— Кишка тонка у твоего Арапа. Чернушка с него с живого шкуру спустит. Она на такие дела мастерица.
Внезапно учитель встал, отвязал Арапа и повел его к куче хвороста.
— Учитель, береги собаку! Лиса может ее покалечить! — крикнул ему вслед Прихода.
Но учителя уже нельзя было остановить.
Подойдя к куче хвороста, собака учуяла лису и залаяла.
Дорожный мастер и Прихода встали.
— Случится беда, ты будешь виноват, — сказал крестьянин, торопливо шагая к учителю. Посконные штаны были ему коротковаты и при ходьбе открывали толстые лодыжки.
Чернушка забилась в самую глубину своего убежища. Увидев собаку, она подалась еще больше назад и приготовилась к бою.
Учитель натравливал собаку, изо всех сил натягивавшую поводок. Привязанная к дереву гончая Приходы рвалась и скулила. Перко же лаял не столько на лису, сколько на своего врага — черного пса.
Учитель спустил Арапа, и борьба началась.
Защищенная густым валежником. Чернушка лежала на брюхе. Только голова и грудь были открыты. Собака остановилась в четверти шага от ее морды. Ожесточенно лая, она пыталась схватить ее за горло. Но Чернушка, привыкнув сражаться с Перко, на все ее попытки отвечала грозным оскалом своих молодых, острых, как гвозди, зубов. В глазах ее горело холодное ядовито-зеленое пламя.
Лай трех собак и крики учителя заглушили все. Фокасинову и Приходе надо было кричать, чтобы понять друг друга.
— Ату, Арап! Ату! — вопил учитель, прыгая по валежнику и стараясь заставить Чернушку выйти из своего убежища.
— Э, так дело не пойдет! — дергал его за пиджак дорожный мастер. — Не помогай собаке, пусть сами!
Арап все еще не решался напасть. Лаял он с такой неистовостью, что в лежбище лисы поднялась пыль, а на губах собаки выступила пена. Лай отражался от стен дома, так что в ушах звенело. Возбуждение животных передалось и людям. Учитель совсем потерял над собой власть. Вытащив из ограды кол, он воткнул его в кучу валежника и стал им шуровать. Фокасинов в сердцах вырвал кол у него из рук. В тот же миг Чернушка и Арап схватились. Загремела цепь, рык собаки и фырканье лисы слились в ожесточенный рев. Арапу удалось схватить Чернушку за горло, но зубы лязгнули о толстую цепь. В свою очередь лиса вцепилась собаке в морду. Яростное рычание Арала неожиданно сменилось отчаянным визгом.
Учитель вскочил на кучу хвороста и стал ее разбрасывать.
— Что я тебе говорил? — кричал Прихода, пытаясь пролезть под сучья и вырвать собаку из пасти лисы. Но ветки, на которых прыгал его приятель, били его по голове.
— Погоди, не прыгай! Дай палку, Фокасинов! Палку, палку тащи!
Дорожный мастер поднял валявшуюся во дворе палку и ткнул ею в Чернушку. Но лиса не размыкала своих сильных челюстей, зубы ее впились в гончую.
— Пропала собака! — вопил учитель. — Бей! Бей, что ты ее жалеешь! — кричал он на Фокасинова.
Дорожный мастер продолжал тыкать палкой в лису. Чернушка беззвучно сносила боль, но собаку не отпускала. Тогда Прихода схватил Арапа за задние лапы и вытащил его из-под кучи. Учитель кинулся к своему ружью, но Фокасинов поймал его за полу пиджака.
— Стой! Не смей!
— Я убью ее!
— Животное не виновато, ты же сам захотел, батенька!
С исцарапанной морды Арапа текла кровь. От ярости и боли собака скулила и лаяла. Прихода взял ее на поводок и повел к сливе, где они оставили свой обед. Тем временем Перко стащил остаток вареной курицы и унес его за дом, чтоб там спокойно съесть. Фокасинов хохотал, а красный, как рак, разъяренный учитель искал свою фуражку по всему двору и ругался.
Чернушка лежала под ветками и тяжело дышала, глаза ее сверкали все тем же холодным металлическим блеском. Избитый бок подрагивал, все ее внимание было сосредоточено на собаках и людях, от которых она ждала новых мучений. Успокоилась она только тогда, когда охотники ушли искать зайцев вниз по реке. Но даже и теперь она не замечала, что во время борьбы тяжелая цепь на шее разомкнулась и лежала под ней, как убитая лоснящаяся змея.
Вечером Фокасинов понес ей вареной тыквы и остатки свиного пойла. Он наполнил помятую жестяную миску и, не взглянув, на месте ли Чернушка, произнес короткую речь о жестокосердии людей. Однако лисы уже не было. Несколькими минутами раньше она убежала, и, когда Фокасинов завел патефон и уселся на скамейку перед домом, она уже трусила густым лесом, что начинался сразу за сторожкой.
5
После первых ночных заморозков леса в ущелье запестрели всеми красками осени. Желтел бук, горели багрово-красные осины, ярко сверкали лимонно-желтые липы. Листья на дубах, вначале сизые, постепенно теряли зеленый оттенок и приобретали тусклый блеск надраенной меди. Лишь кое-где еще виднелись купы зеленых кустов, словно лето нашло в них свое последнее убежище. Падали листья берез, и в тихие часы предвечерья слышался прощальный шепот, с которым они спускались на землю, кружась и задевая друг друга.