Так что, если вдруг захотите узнать, с чего началась моя «детская литература», составившая около двадцати книжек, напечатанных в России и в некоторых других странах (говорю о книгах собственных, не о своих переводах), то можете, из любопытства, прочитать самый первый мой рассказ из самой первой книги. Он называется:
ШЕХЕРЕЗАДА
— Значит, на море? — сказала соседка. — Это хорошо… Пусть дети увидят, как набегает на берег волна.
Так сказала наша соседка — та самая, про кого другая соседка говорит, что она всегда употребляет чужие слова и чужие спички.
На море ехать решил папа, поэтому мы поехали на речку — так решила мама.
И вот мы в деревне. Мы никого там не удивили, зато наша собака Пери удивила всех — такая она рыжая и толстая. Каждая женщина, увидев её, говорила: «Ух ты, моя красавица!», а каждый мужчина спрашивал папу: «Хорошо берёт дичь?» На что папа всегда отвечал: «Исключительно!» Хотя, если Пери и брала дичь, так только с обеденного стола, да и то без маминого разрешения. Папа ведь у нас на охоту не ходит, а только на работу. Не то что дядя Володя: тот однажды встретил в лесу медведя — и раз!.. С тех пор у него на полу шкура. Только мама говорит: мех у неё искусственный.
Но сейчас я хочу рассказать о другом. Раз в неделю мама ездила из деревни в город на рынок, а папа в это время лежал в саду на одеяле и читал. Он говорил, что лучше будет питаться воздухом, чем мотаться за продуктами. Но потом папа обедал и не вспоминал о воздухе до следующего базарного дня.
Как-то раз мама принесла с базара живую курицу. Мы вынули её из кошёлки и на длинной верёвке привязали за ногу к забору.
— Завтра у нас будет свежий бульон, — сказала мама, не глядя на курицу.
Мы налили ей в блюдечко воды, насыпали пшена и оставили в покое.
Наутро Лика ворвалась в комнату и громко закричала:
— Курочка снеслась!
Лика — моя сестра. Ей пять лет, но она уже многое понимает.
Мы с мамой пошли посмотреть. Рядом с курицей лежало яйцо.
— Ты подложила? — спросил я Лику.
Мама сказала, чтобы я не говорил глупости и что людям надо верить. Я хотел спросить, почему сама она, когда дядя Володя уходит, часто говорит, что не верит ни одному его слову, но тут Лика сказала:
— Мама, сегодня бульона не надо, ладно?
Мама посмотрела на Лику, помолчала и ответила:
— Хорошо. Сегодня бульона не будет…
Вот почему так получается? Ведь я тоже хотел заступиться за курицу, но побоялся, что будут смеяться, и ничего не сказал. А девчонки не боятся и лепят всё, что думают.
В этот день мы решили отвязать курицу: путь погуляет по двору вместе с хозяйскими. Но наша была так похожа на двух других, что я предложил сделать на ней метку. Лика принесла чернильный карандаш, я выбрал на курице самое белое перо, плюнул на палец, смочил перо и вывел букву «С» — Саня. Так меня зовут.
— А я? — спросила Лика.
Пришлось плюнуть ещё раз и написать букву «Л». Потом мы пошли купаться.
На другое утро перед завтраком мы услышали истошный крик Лики:
— Она опять снеслась!!! В том же месте!
Курица сидела в траве, на сене, которое мы набросали вчера, и глядела на нас круглыми немигающими глазами. Возле неё белело яйцо.
Я отнёс его маме и сказал:
— Значит…
— Значит, сегодня бульон опять отменяется, — сказала мама и улыбнулась.
На следующий день повторилось то же, и через день, и ещё через день.
— Не видать нам бульона, как своих ушей, — мрачно сказал папа на пятый день.
— Папа! Зачем ты?.. — крикнула Лика.
А мама посмотрела на него с укором.
— Ну-ну, ладно, — сказал папа. — Пожалуйста, не делайте из меня Шахрияра.
С этими непонятными словами он ушёл в сад на своё одеяло, а я хотел его спросить, но увидел жука-дровосека, занялся с ним и забыл.
Прошла неделя. Курица неслась.
— Вы дали ей какое-нибудь имя? — спросил как-то папа. — Ведь она уже, можно сказать, почти член нашей семьи.
Мы с Ликой поглядели друг на друга: и правда ведь… Но папа опередил нас:
— Я бы, например, назвал её Шехерезада, — сказал он.
— Шех… чего? — переспросила Лика.
— Давным-давно, — сказал папа, устраиваясь поудобней на своём одеяле, — в одной восточной стране жил да был жестокий царь Шахрияр. У него была отвратительная привычка — каждый день убивать девушку, которую ему приводили в жёны. И вот пришёл черёд дочери царского визиря — по-нашему, премьер-министра. Но девушка она была умная — звали её, между прочим, тоже Шехерезада, — и в ту ночь, когда её вызвали к царю, сразу попросила разрешения рассказать сказку. И начала… Настало утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи на самом интересном месте. Но сказка так понравилась царю, и он так хотел узнать, чем она окончится, что не приказал убить Шехерезаду, а разрешил ей жить до следующей ночи. На следующую ночь повторилось то же: Шехерезада дорассказала первую сказку, началу новую и прервала её с наступлением утра. И царь снова отложил казнь. Так тянулось тысячу и одну ночь…