Выбрать главу

Однако кое-кто не так щепетилен. Новое имя наносят под старым, и список порой растет, пока все свободное пространство не заполнится.

Ивану не стоило большого труда найти того, кого он искал. Когда покрытые копотью мужчины смыли с себя грязь, он сразу же увидел на плече одного из них имя Эвилы. Буквы были синими, а два сердца над ними красными.

Это был один из самых толковых и старательных рабочих. Звали его Петер Сафран, но товарищи дали ему прозвище — Людоед. Иван давно заприметил этого парня — очень уж необычно он вел себя.

Он был молчалив, никогда ни с кем не ссорился. Если над ним издевались, дразнили его, казалось, не слышал, а продолжал заниматься своим делом. Петер не жаловался на свои беды и не ходил ни в церковь, ни в кабак.

Особую неприязнь он испытывал к детям. Если ребятишки оказывались поблизости, он гнался за ними и, оскалившись, швырял в них чем попало. Все его боялись. Как только он появлялся, женщины прятали от него своих малышей.

А впрочем, поладить с ним было нетрудно.

Узнав, что ему было нужно, Иван пошел домой, но в воротах он остановился и подождал, пока рабочие не отправились всем гуртом в ближайшую деревню к обедне. В толпе он заметил и Эвилу.

Теперь он разглядывал ее хладнокровно, так сказать с научной точки зрения, и пришел к выводу, что все своеобразие ее лица, делающее его столь прелестным, состоит в том, что в нем соединились признаки нескольких рас. Кювье различает три особых типа человеческих рас, у Блюменбаха их пять, у Причарда — семь, а у Демулена — шестнадцать.

В интересовавшей его девушке урало-алтайский тип был смешан с арамейским и отчасти австро-кавказским. Маленькие руки и ноги, стройная фигура, гладкий узкий лоб, тонкий нос, тонкие черные волосы указывали на индийский тип, а вздернутая верхняя губа и змееобразные брови говорили о славяно-скифском происхождении; большие сверкающие глаза — характерный признак арамейской расы, подбородок и цвет лица — малайской, а способность краснеть является особенностью кавказской расы — только ей присуще это свойство, и объясняется оно особым строением клеточной ткани.

Все это промелькнуло в голове Ивана, когда он вновь увидел проходившую мимо него Эвилу.

А почему жених не провожает девушку в церковь?

Петер сидел у воздухоочистительной печи шахты, опершись подбородком на руки, лежавшие на коленях, и уставившись в одну точку.

Иван подошел к нему.

— Доброе утро, Пети!

— Доброе утро.

— Ты что тут делаешь?

— Прислушиваюсь к ветру, что идет из-под земли.

— А почему ты не пошел в церковь?

Рабочий взглянул на хозяина и ответил вопросом:

— А вы почему не пошли в церковь?

— Я кальвинист, а здесь нет такой церкви.

— Значит, вы будете осуждены на вечные муки.

— Я молюсь, когда бываю один.

— А я никогда не молюсь.

— Почему?

— Я не грешу, ничего ни у кого не краду, и коли есть бог, он лучше, чем я, знает, что мне надо.

— Ты не прав, Петер! Между нами есть разница: дитя природы отличается от образованного человека. Меня во всех бедах утешают знания и философия, они рассеивают все мои сомнения, а разум и умение предвидеть последствия хранят от любых искушений, но у таких людей, как ты, дело обстоит иначе. Тому, кто занимается физическим трудом и не обладает другими знаниями, необходима вера, надежда, утешение и отпущение грехов.

— Ничего этого священник мне не даст, — угрюмо произнес рабочий и, прижавшись к рукам щекой, мрачно взглянул на Ивана.

Иван сел с ним рядом на бревно и положил руку ему на плечо.

— Тебя, очевидно, мучает большое горе, Петер?

— Так оно и есть.

— Что-то гнетет тебе душу?

— И душу и тело — все!

— Это тайна?

— Да нет. Коли есть охота слушать, я расскажу.

— Убийство?

— Хуже.

— А тебе не опасно рассказывать об этом?

— Да я хоть на базарной площади прокричу. Людская власть мне не страшна. Многие обо мне знают! Коли не брезгуете, так слушайте.

— Рассказывай.

— История короткая. Двадцатилетним парнем отправил ся я на море счастья искать, поступил кочегаром на триестский пароход. Шли мы в Бразилию с грузом муки. Туда дошли удачно, на обратном пути взяли кофе и хлопок. А как пересекли экватор, налетел на нас торнадо: машины исковеркал, мачты обломал, корабль бросил на рифы и потопил. Часть пассажиров пересела на шлюпки, но ушли они недалеко, шлюпки потопило, и все утонули. Остальные сбили из обломков разбитого корабля плот и доверились морю. На этом плоту был и я. Нас было тридцать девять человек вместе с капитаном корабля и штурманом. Был с нами там и молодой торговец из Рио-де-Жанейро с женой и трехлетним сынишкой. Другие женщины и дети набились в шлюпки на свою погибель. Хотя на какую там погибель! На счастье! С ними море покончило быстро. А из тридцати девяти, плывших на плоту, осталось в живых всего девять вместе со мной. Лучше бы и мне там погибнуть!