— Возможно. Действуя в одиночку, если у меня есть деньги, я наверняка получу то, что мне нужно, так как позабочусь об этом сам, разыщу лучших специалистов, а когда получу их, буду платить им столько, сколько они, с моей точки зрения, заслуживают. В консорциуме, созданном для выжимания прибыли, дело обстоит не так. Там прежде всего играет роль протекция. В совет директоров входят основатели, у которых больше всего акций. Обычно они разбираются в производстве, которым управляют, как свинья в апельсинах. Главная их задача — производить солидное впечатление. Но у каждого из них есть свои протеже. Один, возможно, был когда-то жестянщиком, а посему должен уметь управлять чугунолитейным заводом. В лучшем случае они руководствуются соображениями экономии и из десяти человек, которые предлагают свои услуги, выбирают того, кто просит меньшее жалованье. Дальше. Первый год всегда носит экспериментальный характер. Половина переработанного сырья пропадает. Выясняется, что никто не разбирается в деле, за которое взялся. Из-за плохо выполненных обязательств на юрисконсульта обрушивается поток исков о возмещении убытков. К концу года совет консорциума обнаруживает, что в праздничные дни, когда машины стоят, убытков значительно меньше, чем в будни, когда они действуют. В конце концов с большим опозданием выясняется та истина, что предприятие слишком громоздко и тяжеловесно и поэтому не способно нормально функционировать. Оно располагает множеством зданий, машин, материалов, резервов, но не обладает достаточным оборотным капиталом. Привлекут новые вложения. Прекратят платежи. На рынок выбросят тысячи акций. Затем последуют займы под недвижимость компании. Это на какое-то время приостановит крах. Появятся спекулянты, дающие за стофоринтовые бумаги по шестьдесят форинтов. Тогда совет директоров попытается вытянуть из грязи собственные сапоги и, если это ему удастся, постарается удрать, подав в отставку и бросив на произвол судьбы управляющего: пусть, мол, делает что хочет. А тот все, что можно продать, разбазарит по бросовым ценам направо и налево, чтобы заплатить рабочим и обеспечить себя. В конце же концов и сам сбежит, и у пустого здания прекрасного предприятия аукционист провозгласит: «Кто купит кирпич?» Такова, насколько мне известно, судьба каждого насильственно созданного предприятия, которое разрослось не сообразно велениям времени и спросу, минуя стадии естественного развития.
Слушая Ивана, Феликс часто разражался смехом.
— Верно! Действительно так! Ты словно по писаному читал! Но именно во избежание всех этих бед я и хочу привлечь в директоры предприятия человека, досконально разбирающегося в деле. Тебя.
— А это самое опасное заблуждение. Я разбираюсь в задачах своего небольшого предприятия, но плохо знаком с крупным производством, мировой конъюнктурой. Многих мелких заводчиков, мелких торговцев, подобное заблуждение уже разорило. Справляясь со своим делом, они не видели причин, почему бы им не начать крупную игру, хотя для этого надо обладать другим «талантом» и владеть другой «наукой». Первый не должен упускать малейшей прибыли, второму такие мелочи не следует даже замечать. Первому дано работать только наверняка, задача второго — идти на крупный риск. Первый должен приспосабливаться к местным условиям, второй — вести операции в мировых масштабах, вытеснят его с одного места, он должен найти другое и проникнуть туда. Этому я не обучен, у меня не хватит ни знаний, ни способностей, ни призвания.
— Ты слишком скромен. Я постараюсь убедить тебя в противном.
— Но, предположим, все сложится так, как ты себе представляешь. Прекрасное предприятие основано, оно действует, выпускает хорошую продукцию — дешево и много. Но тут грянет главная беда — транспортировка. Угольные залежи долины Бонда находятся в двадцати милях от ближайшей железнодорожной станции и в двадцати пяти от ближайшей судоходной реки. Добираясь к нам, ты, вероятно, видел, какие тут дороги. Бывает по четыре месяца в году никакой груз невозможно тронуть с места, но даже в самое благоприятное время года, когда уголь и чугун доставляют наконец на телегах к ближайшему рынку сбыта, из-за высокой стоимости перевозки они так дорожают, что не могут соперничать с тем чугуном и углем, которые привозят из Ливерпуля и Пруссии.
— Все это я знаю, — сказал Феликс, резным коралловым набалдашником трости поправляя завитые усы. — Но здесь поможет железнодорожная ветка, которая соединит долину Бонда с торговым центром.
— Железная дорога в долине Бонда?! — с удивлением воскликнул Иван. — Уж не думаешь ли ты, что четыре миллиона капитала позволят проложить и железную дорогу в двадцать миль?
— О нет! Это задача другого предприятия.
— И ты веришь, что найдется капиталист, который ни с того ни с сего, просто снисходя к нашим интересам, возьмется за строительство в долине Бонда железнодорожной ветки, не сулящей ему никаких крупных торговых оборотов?
— А почему бы и нет! — произнес Феликс, поднося ко рту коралловый набалдашник трости, словно желая этим разбить фразу надвое. — Если государство гарантирует дороге законные проценты. (Законы в то время устанавливал рейхсрат[12]) Иван еще шире раскрыл глаза и сказал, подчеркивая каждое слово:
— Государство гарантирует проценты железнодорожной ветке?! Да ведь это явное ущемление государственных интересов! Такого я себе не представляю!
Феликс рассудительно ответил:
— Есть ключи, которые откроют перед нами двери кабинетов самых высокопоставленных особ.
Больше он ничего не сказал и коралловым набалдашником как бы заткнул себе рот, прекратив дальнейшие разъяснения.
А Иван выдвинул ящик стола и вынул из него кусок черного хлеба.
— Видишь это? Люди, которые едят черный хлеб, не станут беспокоить высокопоставленных особ.
Феликс с нервическим смехом откинул назад голову и завертел трость в пальцах, наподобие ветряной мельницы.
— Ну, n'en parlons plus.[13] Ты сможешь присоединиться к нам позднее. Уж если я что решил, то сделаю. Держу с тобой пари, что я вырву долину Бонда у князя из-под ног, а у благочестивой графини — из-под ее скамеечки для молитв и создам тут наилучший в империи консорциум, а потом продвину его в самую середину мирового рынка. Это так же верно, как то, что меня зовут Феликс Каульман.
— Что ж, желаю тебе удачи в твоем предприятии, но я в нем не участвую.
Приход господина Ронэ прервал их разговор.
Француз сказал, что ознакомился с шахтой, принимает условия Ивана и готов тотчас приступить к выполнению своих обязанностей.
Иван пожал ему руку, подписал договор, затем сразу передал кассу и список рабочих, попросив выдать им сегодня вечером жалованье в коридоре постоялого двора, где управляющему будет отведена квартира.
Постоялый двор находился напротив дома Ивана.
В субботу вечером рабочие толпились на площади между двумя домами. Иван подошел к окну посмотреть, как выплачивает жалованье новый управляющий. Феликс стоял рядом с Иваном и через миниатюрный лорнет, висевший на цепочке от часов, разглядывал рабочих.
— A, ca![14] — воскликнул он вдруг, прищелкнув языком. — Из этой маленькой Золушки в широкой красной юбке вышла бы неплохая бронзовая статуэтка! Надо у нее поучиться, как спросить по-словацки: «Любишь меня?»
— Ты с ней поосторожнее, — шутливо заметил Иван. — У нее есть жених по прозвищу Людоед.
Выплата денег шла своим чередом. Петер Сафран получил на постоялом дворе и недельный заработок Эвилы и хотел было отдать ей деньги, но девушка не взяла… Потом они весело пошли домой. Эвила запела, Петер положил ей на плечо руку.
— Черт побери! Какой голос! — воскликнул банкир. — Живи она в Париже, она перещеголяла бы Терезу!
Иван, сидя в углу, курил сигару.
ГОСПОДИН ДОКТОР
Следующий день был воскресным. Рано утром Иван повел Феликса и господина Ронэ посмотреть дома рабочих, составлявшие целый поселок. Его основал отец Ивана. Раньше здесь жили бедняки и оборванцы, питавшиеся одной картошкой. Теперь — с тех пор как здесь воцарился каменный уголь — жители его превратились в чисто одетых людей, живущих в достатке. У каждого семейного рабочего был отдельный домик с маленьким фруктовым садом. Когда господа проходили мимо дома, в котором жила Эвила, все трое невольно заглянули во двор. Во-первых, потому что ворота были раскрыты, а во-вторых, потому что во дворе им открылось такое зрелище, которое остановило бы любого прохожего.