— Раз в три года.
— Маловато.
Почему маловато, он не успел сказать, так как снизу пришел граф Иштван и сообщил, что общество уже разошлось, графиня отправляется на покой, поэтому следует положить конец шумным развлечениям. Все нашли это вполне естественным.
Но о возвращении домой не может быть и речи, — сказал маркграф Салиста. — Сыграем в тарок! Нечего попусту терять время, отведенное для дела.
— Кто будет играть?
Прежде всего, разумеется, господин аббат — для него это научное занятие. Затем граф Оскар — у него это страсть. Третий — капитан, для него это metier.[116] A кто же четвертый?
— Ну-с, мой ученый друг?
Граф Иштван счел не лишним заметить гостю, что господа играют всегда крупно.
— Ах, что вы! — воскликнул маркграф Салиста. — По крейцеру за point.[117]
— Это верно, но, играя на крейцеры, за одну партию можно проиграть семьсот — восемьсот форинтов. Они тут тарок в азартную игру превращают.
Иван улыбнулся.
— Я ежедневно играю в азартную игру с крупнейшим вельможей, имя которому — природа. Каждый день ради ничтожной прибыли я ставлю на карту все мое состояние.
И он придвинул стул к зеленому карточному столику.
Хорошая это игра, которой заняты сейчас господа. Ее и в селах любят, только там еще не сообразили, как ее можно сделать азартной. Обыкновенно азартные игры не требуют ничего, кроме везенья и отваги. Даже мертвецки пьяный человек может выиграть. Но в тароке слепая удача, везенье, глупая случайность соединяются с расчетом, предусмотрительностью, осторожностью и риском. При игре в тарок приходится следить не только за картами, но и за лицами партнеров. Нужно быть Лаватером и уметь читать по лицам партнеров и Тартюфом, который не позволяет прочесть что-либо по своему лицу. Великим артистом, который выражает отчаяние, когда рад, и хорохорится, когда испытывает страх. Полководцем, составляющим при каждом повороте игры новый план сражения, Боско, еще при сдаче угадывающим, у кого какие карты на руках. Великодушным партнером, способным, если «надо», на жертву ради «будущего», ради «общего дела».
Поэтому господа очень жалели Ивана, когда он сел к карточному столу с тремя столь маститыми игроками. Эта игра не для человека, берущего в руки карты раз в три года и притрагивающегося к бутылке с вином раз в год. В особенности если тот и другой случай приходятся на один день.
В семь утра партнеры встали из-за стола.
Отставив стул, маркграф Салиста сказал Ивану:
— Ну, приятель, великое счастье для общества, что ты только раз в год пьешь и раз в три года играешь. Занимайся ты этим ежедневно, в подвале ялича не осталось бы вина, а в кассе Ротшильда — денег.
Иван очистил всех троих ad perament saccum.[118]
— Н-да, он все умеет! — вздохнул господин аббат.
— Ну, выпьем еще на прощанье! — сказал маркграф. — Где абсент?
И он наполнил два бокала для шампанского ядовитым, крепким зельем, отсвечивающим зеленью, которое умные люди, стесняющиеся своего ума, потягивают из рюмок величиной с наперсток.
— Ну, а это напоследок.
Граф Иштван только головой покачал, услышав шутку, но Иван поднял бокал, чокнулся с капитаном и залпом выпил крепчайший абсент.
И, как человек, сделавший все, что от него требовалось, вежливо попрощался с графом Иштваном, который просил его и впредь считать себя желанным гостем в его доме. Иван подождал господина аббата, и они вместе удалились.
А вот маркграф Салиста с трудом добрался даже до передней. Доза абсента была все же чересчур велика! В передней он удивил друзей тем, что схватил каракулевую шапку Ивана и не отдавал ее, утверждая, что она принадлежит ему. В конце концов пришлось Ивану ехать домой в военной с золотыми пуговицами фуражке маркграфа.
А когда все вышли на лестницу, капитан решил доказать, что он из страны Магнетизма, что у него есть крылья и он умеет летать. Ивану и аббату с трудом удалось свести его с лестницы на второй этаж. Но здесь Салисте взбрело в голову зайти к графине Теуделинде и поблагодарить ее за то, что она до конца выслушала его жалкое выступление, ибо он и есть тот самый ученый, который сегодня читал здесь доклад, и он проломит череп каждому, кто посмеет в этом усомниться. Его нельзя было сдвинуть с места до тех пор, пока какая-то служанка не протянула ему из-за двери руку, которую он поцеловал. После этого его с трудом втолкнули в наемный экипаж, а в отеле Ивану пришлось тащить его на себе в номер, потому что к тому времени он уже вообще ничего не соображал.
В полдень господин аббат доложил графу Иштвану о времяпрепровождении вчерашних гостей. Маркграф Салиста лежит в постели, как гнет в бочонке с кислой капустой, и спит, а Иван сидит за письменным столом и пишет письма.
— Да, крепкая у него голова! — сказал граф Иштван.
— Нерастраченные силы… — заметил аббат, оглянувшись, не слышит ли его кто-либо из sequioris sexus.[119]
В обществе за Иваном так и осталось прозвище «магнетический рыцарь».
С того вечера магнетического рыцаря видели повсюду: он наносил визиты, его избрали постоянным членом клуба, куда он захаживал и раньше после того, как его привел в клуб господин аббат. Но ведь в клубе, как и на земле, пять частей света, и обитатели его, как Lepidoptera,[120] принадлежат к трем классам: дневные бабочки, вечерние и ночные. Днем ученые члены клуба занимались в здешней библиотеке, располагавшей богатейшим и интереснейшим собранием книг, вечером с шести до восьми там играли в вист и вели беседы о политике судебные заседатели и стряпчий, от восьми и за полночь залы заполняло высшее общество. Поэтому не раз случалось, что люди, ежедневно посещавшие клуб, никогда не встречались друг с другом.
Иван сначала копался в библиотеке, а позднее присоединялся к noctua.[121]
Он уже не думал о возвращении домой. Более того, он посещал все места развлечений и принадлежал к числу тех, кто в театре в антрактах заходил в ложу графини Бондавари.
На следующей неделе графиня Теуделинда устроила танцевальный вечер. Получил приглашение и Иван.
— Ты умеешь танцевать? — спросил у него капитан.
— Танцевал когда-то, лет пятнадцать назад.
— Теперь нам лучше на других смотреть. Умный человек, когда ему за тридцать пять, уже не танцует.
А поглядеть, и верно, было на что. Неподражаемая грациозность и изящество, продемонстрированные дамами высшего света, были зрелищем для богов.
В этот вечер графиня Ангела была особенно хороша: в розовом платье с венгерским корсажем, расшитым жемчугом, с бантами из кружев на рукавах, выставлявших на всеобщее обозрение ее округлые плечи: две тугие длинные косы, заплетенные по-крестьянски лентами, делали ее царственный облик еще более обворожительным.
Но насытиться можно и зрелищем для богов. После ужина — «нечего попусту время терять» — начали играть в карты.
Иван играл ежедневно и в высшей степени корректно. Не ссорился с партнерами. Умел красиво проигрывать, хладнокровно выигрывать, учтиво держал банк, не бросал игры, если ему не везло, и не делал ошибок. У него была репутация прекрасного партнера. Приятнейший человек, хотя и ученый!
После ужина в боковой комнате спокойно играли пожилые и зрелые мужчины, а непоседливая молодежь танцевала в зале.
Ивану в этот день снова везло.
Вдруг в комнату быстро вошел граф Эдэн и сказал Ивану:
— Бросай поскорее карты, моя сестрица Ангела хочет танцевать с тобой венгерский котильон.
— Будь любезен, сыграй пока за меня, — сказал Иван, передавая Эдэну карты и деньги, и поспешил в зал танцевать котильон с графиней Ангелой.
Венгерский котильон! Дивные времена!
В том, что у нас есть венгерский королевский двор, венгерские министерства, венгерские гонведы, венгерские серебряные и золотые деньги, нет ничего странного, это естественно, это судьба была обязана нам дать. Но венгерский котильон! Это уж, признаемся, относится к числу наших завоеваний. Котильон танцевался на мотив чардаша.