— О! Это что-то новое. Никогда не cлыхала.
— Верю! В то самое время, когда один из ваших предков был кардиналом, мой предок был патакским пастором. Не стану объяснять вам, графиня, разницу между ними. Эта разница в конце концов стала причиной того, что кардинал отправил патакского пастора на галеры. Ему стоило сказать лишь одно слово, которого требовал кардинал, и он был бы освобожден! Это слово «abrenuncio».[124] Он его не произнес. Когда его заковывали в железо, ибо рабов на галерах приковывали к скамьям цепями, ваш предок, кардинал, сначала метал гневные молнии, а потом со слезами на глазах умолял пастора сказать это слово «abrenuncio». Мой предок отказался. «Non abrenuncio».[125] Сейчас и в меня мечут такие же молнии, графиня, и я повторяю те же слова: «Non abrenuncio». Вот какая связь между двумя нашими семьями. Вы поступите со мной так же, как кардинал с моим предком?
Графиня Ангела, сжав в кулаке смятый веер и широко раскрыв глаза, яростно стиснула свои прекрасные жемчужные зубы и прошептала:
— Жаль, что прошли те времена! Будь я на месте моего предка, я приказала бы забить вам под ногти раскаленные гвозди!
Услышав ее ответ, Иван громко рассмеялся. Минутой позже рассмеялась и графиня Ангела.
Это было смело — смеяться прямо в сверкающие злостью глаза, однако это было хорошим ответом на ее гнев. Сама графиня нашла, что тут есть над чем посмеяться.
Потом она строптиво отвернулась и села.
Иван оставался возле нее.
Тем и хорош котильон, даже венгерский, что, если и захочешь, нельзя оставить друг друга. В это время к Ивану подошел молодой джентльмен, из тех, что обычно молча стоят возле карточных столов, и шепнул ему:
— Эдэн просил передать, чтоб ты вернулся. Он проиграл все деньги, которые ты ему оставил.
— И хорошо сделал, — ответил Иван, вынимая из кармана бумажник и протягивая его молодому джентльмену. — Передай ему, будь любезен, пусть и эти проигрывает.
А сам остался возле Ангелы.
Она даже не повернула к нему головы.
А котильон все продолжался. Распорядитель танцев граф Геза хотел показать, что в венгерский котильон можно ввести все фигуры вальса, и эта демонстрация потребовала около двух часов. Иван выдержал до конца.
Ангела больше не сказала ему ни слова.
Когда подходила их очередь танцевать, она опускала ему на плечо голову, брала его руку, дыхание ее касалось его лица; когда они возвращались на место, она садилась и отворачивалась от него.
Котильон окончился, появился граф Эдэн и сообщил Ивану, что столь долгий танец стоил ему ровно тысячу форинтов. Иван пожал плечами.
А Эдэн спросил у своей прелестной сестры:
— Ты, как видно, совсем присвоила себе магнетического рыцаря?
Ангела досадливо передернула красивыми плечами.
— Ах! Этот человек мне в тягость!
После слов «этот человек мне в тягость» отношение общества к Ивану совершенно изменилось.
Магнетического рыцаря сразу стали считать не веселым малым, а назойливым парвеню.
Ангела не сказала больше ни слова, но этого было достаточно, чтобы все сделали выводы.
Некоторые люди низкого происхождения часто без всякого основания с тщеславным самодовольством неверно понимают снисходительность и милость высокопоставленных и титулованных особ. Таких невеж необходимо наказывать. Дерзкие мечты не для них.
Иван был причислен к разряду подобных невеж.
Смешной человек, не сумевший понять, что ему, доморощенному ученому, досталась всего лишь подачка от знатной дамы-патриотки, и возомнивший себя равным ей.
Он должен отсюда убраться.
Для этого достаточно фразы графини Ангелы: «Этот человек мне в тягость!»
И он отсюда уберется!
Первый способ убрать такого человека заключается в том, чтобы выставить его в смешном виде. Для этого есть много приемов. Преследуемый начинает замечать, что его не оставляют в покое, подчеркивают его слабости, постоянно ставят его под беспощадный огонь критики. В глаза над ним не смеются, наоборот, его хвалят, но по тому, как это делается, он понимает, что над ним издеваются. Обнаруживается, что в этом кругу у него нет ни одного друга. Никто его не обижает, не оскорбляет, но особая, непостижимая для непосвященных манера шутить дает ему понять, если он не глуп, что пора ему забирать свою шляпу и отправляться восвояси.
Так произошло и с Иваном. Его новые знакомые весьма прилежно штудировали второй том «Дон-Кихота» и в своем кругу не раз острили, намекая на события на острове Баратария.
Однако Иван все это принимал совершенно хладнокровно, серьезно относясь к тому, что было сказано в шутку.
Так, его уговорили принять участие в любительском спектакле, поставленном членами высшего общества, a vista[126] спеть партию короля из «Эрнани». Он согласился. Спел. У него оказался прекрасный бас. Пение его было далеко от совершенства, но голос вызвал изумление. Эльвиру пела Ангела, Эрнани — маркграф Салиста. Король остался победителем. Маркграф сказал: «Черт меня побери, если этот человек не был когда-то комедиантом!»
В другой раз его пригласили поохотиться на лисиц. Имение графа Иштвана с роскошным охотничьим замком находилось в нескольких часах езды от Пешта. На весенний гон там собиралась элита чуть ли не всей страны. Ивана нарочно пригласили на эту охоту и отобрали для него из конюшни графа Иштвана самого горячего арабского жеребца.
Вот теперь-то они полюбуются на ученого клоуна! Книжный червь в седле! Да еще на коне, который сам выбирает себе седоков! Однако потеха и тут не удалась. Иван, как влитой, сидел на специально для него подобранном чистокровном коне.
Маркграф Салиста, увидев, как он сидит в седле, давая шпоры коню, сказал: «Пропади я пропадом, если этот человек не был когда-то гусаром!»
Н-да, разве можно в наше сумасшедшее время знать, кто кем и когда был!
В первой лисьей охоте в имении графа Иштвана приняла участие и графиня Ангела.
Она превосходно держалась на лошади. Сидела в седле, как в кресле у себя дома.
В гоньбе участвовало десять всадников. Легавым удалось поднять из зарослей лисицу, и охотники поскакали за ней.
Выгнанная из кустов лиса кинулась к склону горы, инстинкт подсказал ей, где находится овраг, по дну которого течет быстрый горный поток; там она думала спастись, отыскав какую-нибудь пустующую лисью нору. По крайней мере, от всадников отделается, они не станут преследовать ее по камням, а в худшем случае она взбежит наверх, где никого нет, и так или иначе перехитрит охотников.
Шансы спастись у лисы были. Если легавые выгонят ее из оврага, она помчится по его правой стороне, а преследователи останутся на левой.
— Вперед! — отважно воскликнула графиня Ангела, лестнула своего коня и заставила его перепрыгнуть овраг.
Рискованная шутка! Интересно, кто за ней последует?
Оказавшись на другой стороне оврага, графиня оглянулась: за ней поспешил один Иван.
Легавые мчались низом вдоль ручья, большинство охотников скакало верхом по левому склону.
В этот момент Ангела не думала о спутниках, так же как и они о ней. Важнее всего для каждого была лисица.
Графиня галопом неслась по краю головокружительного обрыва, несколько раз ей удалось снова загнать в овраг стремившуюся вырваться из окружения лису, но внезапно та, найдя лазейку, выскочила на левый берег и, опередив охотников, свернула в заросли, из которых ее выгнали.
За ней! «Ого-го-го!» — прозвучало вскоре вдали, и кустарник скрыл всадников от графини.
Тогда и графиня повернула коня обратно, она решила ехать прямо через свежую просеку, чтобы скорее присоединиться к обществу.
Ей было безразлично, следует за ней кто-нибудь или нет.
Но когда она добралась до просеки, наперерез лошади вдруг выскочил заяц, конь испугался, прянул в сторону, и графиня вылетела из седла.
При падении длинный шлейф ее амазонки зацепился за наколенник стремени, соединенный с лукой седла, и Ангела оказалась привязанной к испуганному коню. Голова графини повисла над землей, волосы ее рассыпались. Перепуганный конь метнулся к просеке; если он понесет туда всадницу, голова Ангелы неминуемо будет разбита о торчащие пни.