Иван мгновенно очутился рядом и остановил лошадь.
Потом освободил всадницу.
Ангела была в обмороке.
Иван положил ее на мягкую траву, прислонив голову к стволу покрытого мхом дерева. При падении с корсажа графини отлетели три малахитовые пуговицы и полы корсажа предательски распахнулись. Иван вынул из галстука булавку и аккуратно заколол корсаж Ангелы.
Когда Ангела пришла в себя, она была одна, две лошади стояли привязанные за уздечку к стволу дерева. Издалека, со стороны оврага приближался мужчина, освещенный заходящим солнцем. Это был Иван, он нес для графини в охотничьем роге воду из ручья.
Не ожидая, пока он подойдет, Ангела встала. Иван подошел и предложил ей воды.
— Благодарю. Я хорошо себя чувствую, — сказала графиня.
Иван выплеснул воду из рога за спину.
— Все же, быть может, лучше вернуться в замок, графиня?
— Я так и сделаю.
— Замок тут неподалеку. Я знаю короткую дорогу через лес. Лошадей мы поведем за собой.
— Хорошо.
И они двинулись, ведя под уздцы коней.
Лицо графини запылало, когда, взглянув на грудь, она узнала булавку, придерживающую на груди корсаж.
Ангела промолчала.
Они добрались до леса, пошли под тенью развесистых деревьев, и тогда Ангела неожиданно обратилась к Ивану.
— Вы знаете историю Джульетты Гонзаги?
— Нет, графиня.
— Она была владелицей Фонди. Барбаросса ночью напал на Фонди, чтобы похитить Джульетту Гонзагу. Один благородный рыцарь опередил разбойника и спас маркграфиню. Она вскочила с постели и, как была, босиком бежала. Знаете, как она отблагодарила своего спасителя?
— Как?
— Вонзила ему в сердце первый попавшийся ей под руку кинжал.
— Дама была права, — ответил Иван. — Рыцарь не должен был смотреть на ее обнаженные ноги.
— А он? — спросила Ангела.
— Его несчастье заключалось в том, что ему слишком повезло.
НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ NIAISERIES[127]
Лису все же затравили. Из глубины леса послышалось торжествующее улюлюканье, вслед за ним прозвучал сигнал рога, созывавшего охотников, которые разъехались в разные стороны. Графиня Ангела со своим спутником к тому времени добралась уже до опушки леса; Иван протрубил в рог, давая знать, что та, кого ищут, уже на пути к дому.
Они вернулись в замок на четверть часа раньше, чем остальные охотники.
Графиня Ангела и Иван не видели друг друга до ужина. Господа охотники делились впечатлениями, а дамы занимались туалетом.
Графиня Ангела рассказала тетке о своем приключении. Она никогда не лгала. Этот плебейский порок был ей чужд. Если она не желала о чем-нибудь говорить, то молчала, но никогда не говорила ничего, кроме правды.
Интересно, расскажет ли Иван в мужском обществе о том, что произошло? Мужчины очень любят позабавиться подобными aventures.[128] Как не воспользоваться такой удачной темой? Спасенная повелительница! Растерявшаяся красавица!
Гостям, собравшимся к ужину, бросилось в глаза, что графиня Ангела держится несколько скованно и взгляд ее избегает Ивана. Она была в черном платье, необычно бледна и очень молчалива.
Мысленно она задавала себе вопрос: неужели охотники знают все, что известно Ивану?
Господа прилагали все силы, чтобы ее развлечь. Они рассказывали, с каким азартом гнались за лисой, которая чуть было не удрала, и как им все же удалось затравить ее. Жалели, что графиня не присутствовала при этом, задержавшись на другой стороне оврага; впрочем, ей и в самом деле лучше было вернуться домой, чем ковылять верхом по свежей вырубке. Тут недолго и до несчастья.
Никто не упоминал о том, что с ней действительно произошло. Но ведь эти искушенные кавалеры так умеют притворяться, что верить их неосведомленности нельзя.
Убедил графиню Ангелу в том, что Иван никому не рассказал о происшествии, ее двоюродный брат Эдэн.
— Тебя Беренд проводил до дому? (Они уже не называли его магнетическим рыцарем, не шутили с ним.) — Да.
— Тебе было неприятно его общество?
— С чего ты взял? — резко спросила Ангела.
— Я сужу по поведению Ивана. С тех пор как мы вернулись, из него слова не вытянешь. Он не вмешивается в общий разговор. Как-то стеснен. А теперь старается не смотреть на тебя. Вероятно, ему хочется поскорее отсюда уехать. Я угадал?
— Угадал.
— Помочь ему в этом?
— Я не возражаю. Но только без грубостей.
— Как ты могла подумать? У меня есть очень ловкий план.
— Я хочу знать, что это за план. Я не сержусь на этого человека, но его присутствие меня тяготит. Я не желаю, чтобы кто-нибудь даже пальцем его тронул, но мне хотелось бы, чтоб он уже был где-нибудь на полюсе.
— Хорошо, я раскрою тебе свой план. Беренд человек ученый, философ. О многих обычаях у него совсем иные понятия, чем у людей нашего круга. Особое отвращение он питает к дуэли. Ну-ну, прошу тебя, не криви свое красивое личико! Не о Беренде речь. Его никто не станет вызывать. Это было бы слишком грубой шуткой. Мы сделаем так: сегодня вечером после ужина я поссорюсь с Салистой из-за какой-либо niaiserie и вызову его на дуэль. Одним секундантом я выберу Беренда, другим Гезу. Если Беренд откажется, ему придется сразу покинуть наше общество, и все отношения с ним будут порваны. Если же он согласится, то четыре секунданта, договариваясь об условиях дуэли, заспорят между собой, a conventionatus[129] последствием спора будет то, что и они вызовут друг друга. А тогда мой ученый наверняка уложит свои вещи, поблагодарит за любезность и дружбу и отправится восвояси варить воздух. Видишь ли, я считаю, что даже философ, если его сильно оскорбят, может воскликнуть: к барьеру! Но чтобы согласиться на дуэль только ради соблюдения пустого этикета, принятого в обществе, надо быть прирожденным джентльменом.
— А если он все же пойдет на это?
— Тогда мой план провалится. Устроим суд чести, который вынесет решение, что никакого оскорбления не было, причин для драки нет, и таким образом dramoletta[130] окончится.
Ангела пожала плечами.
— Я не возражаю, делайте с ним, что хотите. Но будьте осторожны! У этого человека острые зубы. «La mord!».[131]
— Положись на меня.
За ужином во время беседы господа намеренно завели разговор о дуэли, чтобы еще больше успокоить Ангелу, продемонстрировав ей особые взгляды Ивана на этот счет. Поводом им послужила самая свежая новость: дуэль, в которой из-за незначительной niaiserie поплатился жизнью единственный отпрыск аристократической семьи.
— Я считаю дуэль не только грехом, но более того, серьезным пороком нашей общественной жизни! — сказал Иван. — Да и вообще любое дело, где оружие подменяет суд божий, в действительности — просто отрицание бога. «Тe deum», который распевает победившая сторона, потому что ей удалось перестрелять больше людей, чем той, что потерпела поражение, просто кощунство. Но восстанавливать задетую честь, берясь за оружие, — это еще хуже, ибо тогда убивают истину. Тот, кто говорит нам в глаза о наших недостатках, — наш благожелатель, а каноны общества обязывают нас убивать этого благожелателя. Другого выбора тут нет: либо улыбаться друг другу, либо стрелять друг в друга. Говорить комплименты, либо драться. Граф Эдэн поддержал спор.
— Я придерживаюсь противоположных взглядов. Вот если бы общество не возвело дуэль в закон, тогда это было бы отрицанием бога. В том, что один человек рождается слабым, а другой мускулистым и сильным, не виноват никто, кроме создателя. Поэтому в условиях цивилизации тот, кто сильнее, делал бы своим рабом того, кто слабее: он мог бы давать ему пощечины, оскорблять действием и по закону платить компенсацию от пяти до ста форинтов, в соответствии с тяжестью нанесенного оскорбления. Пропасть между человеческой и божьей справедливостью заполняет свинцовая пуля, которая делает слабого равным сильному. Эта пуля не судья, так как частенько решает спор несправедливо, но она — закон, уважая который, жестокость и просвещение могут ужиться друг с другом.