«Ваше счастье в руках у Каульмана! Покупайте гамбургские лотерейные билеты!»
Люди начинают понимать остроты. Вся соль в предлоге: «у» него в руках счастье, может быть, и есть, но «от» него сей благодати не получишь.
Однако еще немало чудес случается под солнцем.
Когда Феликс, оказав Ивану любезность, привез к нему управляющего, во время разговора он заметил на столе кусок угля, на котором был виден лапчатый отпечаток какого-то растения. Иван нашел его в штольне.
— О, да это след какой-то первобытной птицы! — сказал Феликс.
— Нет, — ответил Иван, — это лист растения.
— У меня тоже очень хорошая коллекция окаменелостей.
— Ну, тогда возьми и это себе.
Феликс взял кусок угля.
Когда пришло время основать бондаварское акционерное общество, в одной весьма популярной немецкой газете однажды появилось снабженное иллюстрациями описание следа доисторической птицы, только что обнаруженного в глубинах бондаварской шахты. Сообщение было подписано «Доктор Фелициус».
— Посмотрим, что это за птица! — воскликнули ученые.
Первооткрыватель даже снабдил существо, которое оставило на мягком (!) тогда еще угле свой след, греческим названием «Protornithos lithanthracoides».[143]
— Эге, постой! — воскликнули одновременно геологи, физиологи, палеонтологи, профессора, ученые, строители артезианских колодцев. — Это слишком смелое утверждение!
Одни ученые доказывали: существование птицы возможно, другие опровергали — невозможно.
Почему невозможно? Да потому, что в эпоху образования каменного угля еще не было ни птиц, ни млекопитающих, в каменном угле не находят ничего, кроме растительных остатков, моллюсков и как большую редкость — рыб.
А почему возможно? Да потому, что не обнаруженное еще никем кто-то может в один прекрасный день и обнаружить. Ведь сам Гумбольдт утверждал, что в первобытном мире не существовало обезьян, потому что ископаемая обезьяна нигде не найдена, а с тех пор уже обнаружили в Англии одного, а во Франции трех ископаемых macropythecus.
В ответ на это лагерь противников снова взбунтовался, обозвав сторонников птиц невеждами; ведь даже пресмыкающиеся встречаются только в эпоху бурого угля! Ну, anthracotherium еще куда ни шло. Но о птицах не может быть и речи!
Поскольку перебранка велась на страницах многих иллюстрированных журналов и потому взбудоражила немецкую, английскую и французскую общественность, этот спор, затрагивавший крупные авторитеты, необходимо было разрешить: для обследования и определения спорной окаменелости была создана комиссия из пяти влиятельных ученых.
Доктор Фелициус вызвался уплатить тысячу золотых тому, кто докажет, что его окаменелость — не отпечаток птицы.
Суд ученых, обследовав кусок угля, вынес единодушный вердикт, из коего следовало, что окаменелость — никакой не след protornithos, a отпечаток листа «annularia longifolia». Он и не может быть ничем другим, ибо это кусок не бурого угля, а чистейшего антрацита, в эпоху образования которого еще не было птиц.
Доктор Феликс Каульман честно выплатил комиссии тысячу золотых и вполне искренне поблагодарил весь научный синклит за услугу: они прославили бондаварский уголь на весь мир. Даже за сорок тысяч форинтов Каульман не смог бы сделать этому углю такой рекламы. А теперь пусть кричит кто угодно, что protornithos — блеф. Качество бондаварского угля подтверждено наукой.
Итак, приближается благоприятный момент, когда компания сможет выступить на биржевой арене.
Ибо уловить благоприятный момент — самое большое на свете искусство.
На бирже выдаются и ясные и пасмурные дни. Самый воздух порой там, кажется, пронизан электричеством, а овцы резвятся на поле; иной раз все пригнут головы к земле и перестают щипать нежную зелень пажити. Или блеянием просят пастуха остричь их, потому что уж очень тяжела им шерсть. А то все стадо сдвинет головы, повернется задом и не слушает никаких окриков. Время от времени никто не знает почему, вожак вдруг припустится бежать, а за ним и все стадо. И ни пастух, ни собаки не могут его остановить.
Итак, основное искусство здесь — определить, когда на бирже благоприятная погода.
Ибо иногда выпадают такие благодатные моменты, люди бывают в таком благодушном настроении, а кошельки и бумажники столь легко раскрываются, что в это время удается все: даже если кто-нибудь вздумает сколачивать компанию по разделу и распродаже горы Геллерт, то и он найдет основного предпринимателя и акционеров. А иной раз они не откликнутся даже на турецкий железнодорожный заем.
И вот, в один такой прекрасный день, когда каждая травинка тянется к солнцу, на венской бирже была основана компания: «Бондаварские каменноугольные разработки», — и в день ее учреждения перед зданием банка Каульмана и по всей улице пришлось установить заслон из солдат, чтобы хоть как-то сдержать неистовую толпу, кинувшуюся подписываться на акции.
Будущие акционеры с самого утра заняли подъезды здания; тот, кто полагался на свою силу, прокладывал себе путь локтями; сбитая в сутолоке шляпа, оторванная пола пальто во внимание не принимались; словесные обиды всех родов, оскорбления действием второй и третьей степени не считались наказуемыми. Выходящие на улицу окна банка были разбиты, и возбужденные люди в них кричали: «Подписываюсь на десять тысяч, на сто тысяч, на миллион! Вот гарантия!» Иные с ловкостью гимнастов использовали свое физическое преимущество, взбираясь на плечи соседей, оттуда карабкались на балкон, а там — просовывали голову в зал, отведенный для подписки: «Дайте на полмиллиона!» И когда наконец пробило шесть часов пополудни и подъезды закрыли, теснимой при помощи оружия толпе, — тем, кому не посчастливилось подписаться, — прокричали с балкона: «Подписка закончена! Колоссальное превышение! Вместо десяти миллионов проведена подписка на восемьсот двадцать миллионов форинтов!»
Но располагают ли сами акционеры такими деньгами?
Где там! На десятую часть суммы каждый представляет гарантию в других ценных бумагах. А денег как таковых консорциум еще не видал.
Те, что в страшной давке рвут здесь друг на друге пальто, далеко не толстосумы, да и к добыче угля они имеют самое отдаленное отношение, просто на бирже благоприятный момент: можно нажиться. Акции бондаварской угольной компании объявлены выше номинала: эту небольшую прибыль каждый стремится заполучить, и какое кому дело, что там случится с этими акциями в дальнейшем.
Но есть кому позаботиться и о том, чтобы деревья не вырастали до неба.
Готовый к бою стоит противник и выжидает момент, чтобы сбить курс акций.
Во главе противной партии — князь Вальдемар. Один из прославленных воротил биржи.
Вполне естественно, что, как только люди, которые купили акции, в расчете на быструю наживу, понесут их обратно на биржу и начнут продавать, — повышение курса акций тотчас же прекратится, ажиотаж спадет, а затем и вовсе исчезнет. Если предприятие жизнеспособно, если акции попали в надежные руки, то курс их может снова подняться.
Но и против этого биржевая наука изобрела контрмеры.
Совет правления выбирает синдикат. После понижения курса синдикат устанавливает срок, в который акции должны быть розданы пайщикам.
А оставшееся время не теряют даром: вручают маклерам сотен пять акций, чтобы те привлекли внимание к предприятию. Маклеры на паркете и кулиса[144] поднимают неистовый шум. Они отчаянно играют на повышение своих акций. Сертификаты с большим ажио[145] рвут друг у друга из рук, и, хотя акций пока еще на бирже не видно, биржевой бюллетень фиксирует нормальное соотношение «деньги» — «товар».
Искушенные люди знают, что это лишь искусственные страсти, ибо тот, кто заплатит наличными, может из первоисточника получить аль-пари[146] столько акций, сколько пожелает; а противная партия выжидает, когда настанет момент присоединиться к играющим на понижение, сбить ниже пари акции данного предприятия и затем скупить их по низкому курсу, а там они могут снова подниматься.