— И еще вы — лучший друг фирмы «Феликс Каульман». Он рисковал: в ответ ему могли протянуть руку и принять его дружбу либо дать пощечину.
Но случилось нечто худшее.
Князь взял со стола ту самую брошюру, где он ранее подчеркивал отдельные строки синим и красным карандашом.
— Так вот, любезный мой собрат-католик, приятель по аристократическим салонам, финансовый компаньон и лучший друг: загляните сюда, в эту брошюру, и в ней вы найдете мой ответ. Прошу вас, усаживайтесь поудобнее.
Пока Феликс пробегал глазами предупредительно переданную ему брошюру, у Вальдемара хватило времени занятся маникюром.
Феликс отложил брошюру.
— Стало быть, это мое жизнеописание?
— О чем и свидетельствует заглавие.
— Вы сами написали это, князь?
— Во всяком случае, я сообщил факты.
— Здесь перечислены разнообразные деловые операции, посредством которых я будто бы втер публике очки, вплоть до бондаварского дела, когда я собрал у акционеров поддутый баланс и вымышленные дивиденды десять миллионов, которые неизбежно пойдут прахом из-за случившейся катастрофы. Это жестокий памфлет.
— Быть может, это не правда?
— Правда. В вас, князь, я нашел беспристрастного историографа. Но позвольте мне продолжить свое жизнеописание. Нанесенный мне вчера убыток я могу компенсировать завтра; невыгодную сделку уравняет удачная. Небольшой проигрыш перекроет крупная победа. Чего вы хотите добиться этой брошюрой?
— Как только заем выбросят на биржу, я распространю эту брошюру повсюду — на паркете и среди кулисы — и начну контригру с того, что ваши акции будут вычеркнуты из списка.
— Я предвидел это заранее и пришел сюда именно затем, чтобы предотвратить подобный шаг.
Часто моргая, Феликс Каульман пытался изобразить всю глубину своих страданий, одну руку он заложил за жилет, в голосе появились глухие нотки.
— Сударь! Если вы хотели, чтобы я погиб у вас на глазах, вы достигли цели.
Князь Вальдемар громко расхохотался и хлопнул Каульмана по плечу.
— Полно разыгрывать фарс! Ведь вы пришли сюда не затем, чтобы застрелиться у меня на глазах, а чтобы сделать какое-то предложение. Вы — обанкротившийся мошенник, у которого осталось одно-единственное сокровище: чудесный черный карбункул, который вы отыскали в куче угля, отшлифовали, много раз перезакладывали, немало заработали на нем, а теперь он снова попал в ваши руки; вам хорошо известно, что я без ума от этого сокровища, что я готов биться за него на аукционе хотя бы против целого мира; вот затем вы и пришли сюда! Ну, так давайте столкуемся. Я буду торговаться. Назовите свою цену!
Князь опустился в кресло и на этот раз даже не предложил Каульману сесть.
Каульман тоже отбросил пафос, лицо его приняло обычное выражение, если здесь вообще уместно говорить о человеческих выражениях.
— Прежде всего эта тетрадь! — сказал он, кладя руку на брошюру.
— Хорошо, вы получите ее, всю тысячу экземпляров вместе с черновой рукописью. Можете протопить ею камин, если не пожелаете сохранить на память.
— Во-вторых, — продолжал Феликс, — вы откажетесь от контригры и в течение трех дней распространения займа не предпримете никаких маневров ни против меня, ни против моих компаньонов. Более того, вы сами подпишетесь одним из первых, и притом на значительную сумму.
— Хорошо! — сказал князь. — Договорились! Но теперь выслушайте мои поправки. В первый день распространения займа я ничего не сделаю против вас, но и не подпишусь. Во второй день я тоже вас не трону, но и не поддержу. Затем, на третий день, я подпишусь на миллион и в дальнейшем стану поддерживать ваши предприятия, словно ваш ближайший друг.
— Но почему не в первый день?
— Я скажу вам, что должно произойти в первые два дня. Сегодня же вы известите мадам, что князь Тибальд взят под арест и что она не может долее оставаться в его апартаментах. Мадам однажды уже проявила бескорыстие, возвратив Тибальду дворец со всей обстановкой; она сделает это и во второй раз и вернется к своему супругу. Супруг отметит примирение званым вечером. На вечер он пригласит и лучшего друга дома. (Тут князь красноречивым жестом приложил к груди указательный палец.) Друг дома, пользуясь случаем, предложит мадам полюбоваться красотами озера Комо, где роскошный летний дворец ожидает свою хозяйку, а мадам крайне необходим целительный итальянский воздух и перемена обстановки.
— Вы очень деликатный человек.
— Прошу вас, не хвалите меня раньше времени. В течение второго дня господин Феликс Каульман разъяснит мадам, что во Франции, дабы брак был действительным, обязательна и гражданская процедура. После чего вы отведете ее к нотариусу и заключите гражданский брак.
— Но, сударь! — вскричал Каульман с неподдельным испугом и отшатнулся. — Зачем вы добиваетесь этого?
— Зачем? — воскликнул князь и поднялся с места, чтобы еще более унизить свою жертву. — Да затем, прожженный мошенник, чтобы не дать вам проделать то, что вы собираетесь: в одной стране вы похищаете красотку, а в другой, где вы можете от нее избавиться, бросаете ее. Я раз и навсегда лишу вас возможности отнять у мадам свое имя. Не так ли? Иначе на четвертый день вы рассмеетесь мне в лицо и скажете: «Ведь то, что я тебе отдал, никогда и не было моим!» А мне нужна и оправа к алмазу. Я не позволю вам, сударь, выломать камень из вашего обручального кольца, я хочу видеть их вместе!
Каульман не скрывал растерянности.
— Я не понимаю вашей прихоти, сударь!
— Зато я прекрасно понимаю! Да и вы в состоянии понять, если захотите. Я без ума от этой женщины, а она меня терпеть не может. И я знаю, в чем тут причина, хотя вы и не подозреваете о ней. Ваша жена — целомудренная женщина! Вы удивлены, не правда ли? Но это заслуга не ваша, а князя Тибальда. Это Тибальд открыл мне. Он заставил мадам поклясться, что она никогда не примет меня. Бедный старик! Он надеялся примирить меня со своей внучкой, если я откажусь от Эвелины. Каким же он оказался плохим психологом! Ведь этим он только разжег мою страсть. За падшей женщиной я не стал бы таскаться из страны в страну. Я давно бы забыл о ней. Но я преследую мадам, потому что мне открыли секрет ее непорочности. Я обожаю эту женщину потому, что она светлая, чистая, сверкающая; и чтобы этот кристалл засверкал полным блеском, ему нужен титул, клеймо подлинности, и этот титул — ваше имя. Теперь понятно, чего я требую от вас?
— Князь! У вас дьявольские замыслы. Вы хотите привязать меня к моему позорному столбу, к моему унижению!
— Унижение? Да кто завлекал вас на эту ярмарку, где торгуют честью и унижением? И что я предлагаю вам? Разве не то, чтобы имя Каульмана засверкало еще ярче? О, на имени Каульмана не должно быть ни единого пятнышка. Глава фирмы Каульман станет достойным, респектабельным человеком. В свете — влиятельное лицо, на бирже — воротила, человек с прочным положением, дома — добропорядочный глава семьи. Ну, а кто вы на самом деле — будем знать только мы двое, и о вашем доме — мы трое.
Каульман пытался изобразить мучительные душевные терзания.
— Ах, сударь, да не трите вы глаза и щеки! — с досадой отворачиваясь, воскликнул князь. — Я все равно не поверю, что вы плачете или что вы покраснели. Времени остается в обрез; мой совет — не тратьте его понапрасну.
Это святая правда. Надо спешить. Поэтому господин Феликс скомкал заключительную сцену и обошелся без вырывания волос на голове — как признака тяжких метаний между чувством порядочности и крайним отчаянием; он принял выгодную сделку и протянул князю руку.
Но Вальдемар и на этот раз не подал ему руки, а ограничился поклоном.
— Пометьте себе в записной книжке наряду с другими сделками: у нас нет причины пожимать друг другу руки. Предельно точно запишите все условия! Если я завтра до часу дня получу от вас приглашение на вечер, то завтра не появлюсь на бирже. Если послезавтра до часу дня я получил от вашего нотариуса официальное извещение о заключении гражданского брака, то я и в этот день не поеду на биржу. И если до часу пополудни на четвертый день ко мне придет ваше доверенное лицо и сообщит, что вы отбыли на брюссельский рынок проводить операцию с займом и шлете мне ключ от квартиры с просьбой ко мне как деловому компаньону заменить вас, то я появлюсь на бирже и обеспечу займу блистательную победу. А теперь можете плакать или смеяться, но только не в моем доме.