— А ты уверена, дорогая, что действительно заботишься о счастье Андреса?
Она посмотрела на него с недоумением:
— Разумеется, как же иначе! Почему ты спрашиваешь?
— Потому что тебя не волнует, будет ли он счастлив с Катрин. Я не хочу тебя обидеть… но твоя дочь…
— Ты меня нисколько не обижаешь, — засмеялась она. — Катрин дурнушка, чего скрывать. Не глупа, но замкнута, необщительна, ничем не блещет… Ну и что? Это не помешает ей стать Андресу хорошей женой… Их брак — дело, решенное с давних пор. После своей футбольной команды Андрес больше всего любит землю. Имение — это его жизнь. В здешних местах мужчины никогда не требовали, чтобы женщины блистали умом и красотой. Главное, чтобы детей воспитывали, аккуратные были, чистоплотные… Скажем прямо, Катрин тут еще многому надо поучиться. Она скотину не любит, курятником не занимается… Но это придет. И потом, я буду рядом.
— Конечно же, ты будешь рядом.
— Ну да, я буду рядом. Что ты хочешь сказать? — спросила она сухо. — Боишься, как бы я не спугнула счастье молодоженов? Думаешь, они мечтают остаться вдвоем? Не беспокойся! Они знают друг друга с детства, в их отношениях нет никакой романтики. У нас тут не принято ворковать. Все останется, как было…
— С той разницей, что они будут спать в одной комнате.
— Естественно.
— В одной постели.
— Ну да, в одной постели! — повторила она нетерпеливо. — До чего же вы, городские, все сложные!
Матильда пыталась отшутиться, но Габриэль угадал, что причинил ей боль, что она трепыхнулась, как голубка, которую он чересчур крепко сжал руками.
— Уж не считаешь ли ты себя простой женщиной, дорогая?
Она резко встала:
— Все это болтовня… Помнишь, моя мама называла тебя в детстве «пустомелей»? Проходи вперед, я погашу свет.
Кухня внезапно погрузилась в темноту, только в камине еще теплился огонь. На медных тазах то вспыхивали, то гасли его отсветы. Слышно было, как Пастушка бьет по полу хвостом. В чуть пахнущем сыростью вестибюле висели на вешалке пелерины и шляпы от солнца. Габриэль резко обернулся.
— А Катрин? — спросил он.
— Что Катрин? Что?
В голосе Матильды звучало легкое раздражение, как у человека, торопящегося лечь спать.
— Она счастлива?
— А как же? Иначе и быть не может!
— Ты ее спрашивала?
— Мне не нужно ничего спрашивать! Она ждет не дождется этой свадьбы… Не счастлива, что выходит за Андреса? Да ты с ума сошел!
— Она с ним ладит? Ну, то есть… Как она к нему относится?
— Они все время вместе, и так было всегда. Какой-то ты стал непонятливый!
По лестнице они поднимались на цыпочках. Матильда предупредила:
— Тише, у Симфорьена очень чуткий сон. Андрес-то не проснется, даже если дом рухнет.
— Он по-прежнему спит в зеленой комнате? Коль у него такой крепкий сон, пойду его поцелую… Ты зайдешь?
Габриэль оставил дверь приоткрытой.
— Подожди, — шепнула она, — я зажгу ночник.
Кровать скрывалась за пологом с какими-то красными и зелеными рисунками; сначала Градер увидел только огромное топорщащееся пуховое одеяло. Воздух в комнате был спертый. «Вот деревенщина! — подумал он. — Ни за что окно на ночь не откроют…»
— Он слишком кутается, — сказала Матильда. — С детства такая привычка… Уверена, он весь потный, — добавила она, снимая пуховик.
Габриэль смотрел на спящего сына. Юноша раскраснелся. Пробивающаяся черная бородка оттеняла краску на щеках. На ночь он по старинке надевал не пижаму, а вышитую сорочку. На влажном лбу поблескивали капельки пота. «Вылитая мать, — подумал Габриэль. — Но, в отличие от нее, он красавец…» Андрес зашевелился, стал нащупывать рукой одеяло.
— А летом все наоборот, — говорила Матильда тоном заботливой матери, для которой любая мелочь, касающаяся ее ребенка, приобретает непомерное значение, — совсем без одеяла спит. Мне приходится укрывать его ночью, потому что из-за речки у нас даже в августе холодно перед рассветом.
— Скоро тебе уже не надо будет его укрывать…
Градер вышел из комнаты. Лунный свет заливал лестницу, перила так и сверкали, а коридор казался темным туннелем.
— Красивая ночь! — сказала Матильда. — Даже свет зажигать не нужно… Что ты говорил?
— Я говорил, что скоро тебе уже не надо будет укрывать Андреса на рассвете… Он будет не один.
Габриэль рассчитывал на реакцию Матильды, но у нее даже голос не дрогнул: