— Я часто видела Андреса в гневе, — сказала она, — у него еще в отрочестве случались приступы безумной ярости. Но такого, как сегодня, никогда. Разумеется, это тяжелый удар…
Матильда присела на кровать, Градер курил, зажав сигарету губами и засунув руки в карманы.
— Меня удивляет, — продолжала Матильда, — что он так болезненно это воспринял. Я сказала, что он в гневе… Нет, он страдает. Он любит землю, как живую. Можно подумать, он потерял любимого человека.
— Ты попала в точку.
Она посмотрела на него вопросительно. Он покачал головой:
— Бедная Матильда! И ты еще хвалилась, что знаешь его! Я только вчера вечером приехал, а мне уже известно о нем больше, чем тебе.
Матильду его слова больно кольнули, и не потому, что она опасалась узнать дурное о тайной жизни Андреса, — нет, ее огорчило, что Градер пользуется таким доверием сына. Значит, утром, пока она спала, юноша успел рассказать отцу все, что скрывал от нее. Однако вслух она произнесла безразличным тоном:
— О, я о многом догадываюсь!
Она лгала: в действительности она и не представляла, на что намекает Градер. Он же прекрасно видел, что она мучается, но ее боль не вызывала у него сочувствия, а лишь бередила старые раны. В этой самой комнате двадцать лет назад обстоятельства вынудили его предстать перед Матильдой без маски, и она впервые увидела его таким, какой он есть. Он до сих пор не мог забыть, как она без чувств рухнула в коридоре. Сегодня она переживала из-за Андреса. Нет, он не ревновал к сыну, просто ему хотелось, чтобы Матильда разделила с ним горечь воспоминаний… Но прошлое умерло для нее безвозвратно, даже сожалений не осталось — это и раздражало Габриэля, ожесточало его. В нем, как обычно при виде чужих страданий, пробуждалось любопытство и желание подлить масла в огонь. Он притворился, что поверил ей:
— Разумеется, такой тонкий, чуткий человек, как ты, не мог не догадаться, что у Андреса есть женщина.
— Я знала это, — кивнула Матильда. Она смотрела на Габриэля широко открытыми глазами и ловила каждое его слово.
— Таким образом, я не удивлю тебя, сказав, как мало мы все теперь для него значим. Это мой сын: он взял у меня готовность добиваться желаемого любой ценой. При этом импульсивен в мать…
Матильда оборвала его:
— Как ты смеешь говорить в таком тоне об Адила! Как ты вообще смеешь произносить ее имя!
Но и сама она воспользовалась именем Адила, как предлогом: горячо вступаясь за нее, она лишь давала волю своей ревности и боли. Градер не унимался:
— Ты не властна тут ничего изменить: Андрес — дитя любви.
— Никакой не любви! — вспылила она. — Он дитя ненависти. Ты ненавидел Адила, а она ненавидела бесовское наваждение, жертвой которого стала. Бедный Андрес! Дитя любви… Не смеши! Скажи лучше: дитя ненависти и раскаяния…
— Помилуй, Матильда, а я-то думал, что в Льожа презирают красивые слова! По-моему, «пустомеля» теперь не я…
Слышала ли она его? В темном платье без украшений она сидела, выпрямив спину, скрестив руки. Сколько благородства в линиях лба, бровей, носа! А вот большой рот с бескровными губами и дрябловатая шея выдавали отчаянную муку. Помолчав, она призналась:
— Мне ничего не известно о женщине, в которую влюблен Андрес. Я теряюсь в догадках. В Льожа нет никого…
— Она не здешняя, но жила некоторое время в доме священника…
— Не хочешь же ты сказать… Неужели та самая особа?
— Он познакомился с ней случайно, когда однажды возвращался на поезде с соревнования по регби в Сен-Клере. Инициатива принадлежит ей. Всю осень они встречались в заброшенных парках и пустующих фермах. Сейчас она живет в Люгдюно, в новой гостинице на площади Мальбек.
Градер внимательно наблюдал за Матильдой, восхищаясь спокойной неподвижностью ее лица, на котором разве что уголки губ чуть дернулись, и ее равнодушным тоном.
— Какое отношение эта история, которая, в сущности, меня не касается, имеет к несостоявшейся женитьбе Андреса? — спросила она.
— Особа эта, Тота Рево, на днях уезжает в Париж. Ее местопребывание раскрыто, и, хотя она поселилась в Люгдюно тайком от брата, злые языки говорят, что он сам ее устроил в гостинице и что они никакие не родственники. Что такое здешние сплетни, ты лучше меня знаешь. Тота будто бы обожает брата и, опасаясь ему навредить, собирается перебраться в Париж. Андрес мирился с ее отъездом до тех пор, пока рассчитывал, что сразу после свадьбы, а если удастся, и раньше сам отправится в Париж… и сможет ее содержать. Теперь он лишился всего… А что бы он там ни говорил, я не думаю, что эта дама бескорыстна…