— С синестезией[1], — поправила Инга. — Но тут она и вовсе не нужна: у тебя фингалы под глазами на пол-лица.
— На себя посмотри, — ухмыльнулся Штейн, — краше на паспорт выходят!
Инга высунулась в проём входной двери, поймала руку Олега, потянула его к себе и чмокнула в щеку.
— Через порог же нельзя, — пробурчал Штейн. — Плохая примета.
— Да брось! — улыбнулась Инга.
Она проснулась к полудню с цветной головной болью. Сердце шумно билось в горле. Инга приняла душ, выпила эспрессо, но вязкий шлейф красок не давал ей сосредоточиться: привычные бытовые предметы, окружавшие её, сегодня были окрашены в красный с вкраплением серого — тревога, беспокойство, ощущение надвигающейся беды.
Синестезия, которая обнаружилась у неё в тринадцать лет, была и даром, и проклятием одновременно. Инга видела слова, которые произносили люди, в цвете — это помогало в расследованиях, да и в личной жизни тоже — своим красочным восприятием она чувствовала ложь, страх, неуверенность, грусть. С возрастом она научилась анализировать то, что говорят другие, раскладывать фразы не только по цветам, но и по тональности, глубине эмоции. Но иногда её «цветовизор», как шутил Штейн, будто ломался — в разные цвета окрашивались вещи, деревья, весь окружающий мир, это сопровождалось головной болью, от обилия ярких красок вокруг тошнило. Такие моменты были невыносимыми.
— Вот ведь, старею, — сказала она вслух. — Раньше ночь отработала — утром как новенькая.
Она пыталась вспомнить, слышала ли звонок Штейна сквозь сон. Вроде бы никто не приезжал, на телефоне только один пропущенный вызов — мама. Набрала Штейна — не ответил. Металлический айфон сейчас был окрашен в яркий, насыщенный, слепящий глаза чёрный цвет.
— Ну вот! Проспал! Теперь его не добудиться. Придётся самой за ним ехать.
Инга позвонила их общей домработнице — Люсе Балясиной, или проще — баб-Люсе, как они со Штейном окрестили её:
— Привет! Олег вчера оставил у меня аппаратуру и ключи от машины, а сам проспал. Трубку не берёт. Ну как всегда! В общем, давай я у тебя ключи от студии возьму и поеду растолкаю его, у нас сегодня работа.
На улице было ещё по-летнему тепло и скворчали птицы, но знакомая осенняя печаль уже закралась в воздух, неотвратимая и ноющая, как мигрень перед бурей. Она села в машину Олега и поехала к баб-Люсе. Та увязалась с ней.
— А заодно и приберу там, чем завтра на метро добираться, — пропыхтела она, устраиваясь на переднем сиденье. Инга приготовилась выслушивать порцию «малаховки», но баб-Люся была не в духе.
— Опять с невесткой бывшей поругались?
— Ох, — она махнула рукой, — и не говори.
Инге показалось, что Балясиной захотелось погрызть семечек, как курильщику для излияний непременно требуется затянуться. Баб-Люся ещё повздыхала немного и начала нудную, почти бессвязную жалобу. Инга пожалела, что спросила. Как назло, дорога была напряжённая. В Чертаново Инга свернула уже абсолютно одуревшая от Люсиной плакальной песни.
Они проехали мимо пруда, вокруг которого, как детские кубики, были натыканы магазины и кафе. Клочья желтизны торчали в тёмной листве редких деревьев. Инга вспомнила, как они гуляли тут с Олегом лет двадцать назад. Свободные, неженатые. Их тянуло друг к другу, и всё было просто — купить вина, подняться в только что полученную мастерскую (своя хата, интересный фотохудожник, балагур, симпатяга). Вино, кажется, они уже купили. Дети на другом берегу кормили уток. Инга смотрела на отражение веток в пруду и вдруг с криком рванулась от воды — там был утопленник. «Криминальный труп», — сказала бы она сейчас бесстрастно, но тогда это был ужас, истерика и дурной знак. Вызвали полицию, которая тогда ещё называлась милицией, долго и муторно что-то им объясняли, подписывали протокол. В мастерскую они не поднялись. Напрасно Олег успокаивал её, дул в ухо и шептал глупости всю обратную дорогу на метро, ничего больше не отзывалось в ней. С тех самых пор навсегда отмерло.
Парковка была занята. Инга проклинала повороты и изгибы распластавшегося каракатицей дома.
— Всё не как у людей, — ругалась она, выруливая на узкой дороге между машинами и бордюром.
На всякий случай они позвонили в домофон — может, уже встал. Не дождавшись ответа, баб-Люся приложила свой магнитный ключ. Они поднялись на самый верх. Люся повозилась с дверным замком:
— Вечно заедает!
Наконец они вошли. Сперва Инга, потом, еле вытащив зажёванный ключ, баб-Люся.
1
Синестезия — нейрологический феномен, при котором раздражение в одной сенсорной или когнитивной системе ведёт к автоматическому, непроизвольному отклику в другой сенсорной системе. Люди, которые сообщают о подобном опыте, называются синестетами. Один из самых распространённых видов синестезии — графемо-цветовая. Такие люди видят слова, буквы, фразы цветными.