— Почерк узнаёте? — спросил лейтенант.
Инга кивнула и выдавила слова с усилием, как подсохшую краску из тюбика:
— Это его… Но он не мог…
Ощущение абсурда, навалившееся на неё, ослабло. Его больше нет. Будто одна эта записка удостоверяла смерть Олега — окончательно.
— Приобщите к делу, — приказал лейтенант. — Вот. А вы говорите — убили! Так, значит, работали вместе. А родственники у погибшего есть?
— Да, мама и сестра. Господи, им же надо сообщить!
— Жена? Дети?
— С женой в разводе. Детей нет.
— Значит, так, мы опечатываем помещение, изымаем технику. А вам на время проведения следственных действий нельзя покидать пределы Москвы. Если понадобитесь — вызовут повесткой. Паспорт ваш давайте! Адрес регистрации совпадает с фактическим местом жительства?
— Да.
— Вот и хорошо.
— Да что ж хорошего! Как же можно? Почему? — закричала Инга.
Трофимыч подошёл к ней, крепко взял за плечи и встряхнул:
— Не здесь! Не здесь!
Инга взяла сумки Олега, брошенные у порога.
— Это ваше? — покосился на неё оперативник.
— Да, моё, — сказала Инга с неожиданной твердостью.
— Значит, помните, да? Никуда не уезжаем.
Они ещё долго ждали машину, которую санитары обозвали труповозкой: эти никогда не торопятся. Через час — Инге показалось, что прошла целая вечность — к подъезду Олега подъехал минивэн, и тело её друга, всё это время лежавшее на полу у входной двери и накрытое простыней (Трофимыч снял прямо с расстеленной кровати, ещё вчера Олег спал на ней, и жизнь шла как ни в чём не бывало), увезли в морг.
Когда ритуальная машина скрылась за торцом дома, Балясина попрощалась и, всхлипывая, вытирая платком взмокший лоб, пошла к метро. Инга стояла у домофона, растирая ладонями лицо.
В такой ситуации я бы поехала только к нему. К нему! Он был ближе всех. А теперь? Теперь мне куда?
Глава 2
На улице моросило с самого утра. Окно было пыльное, и дождь оставлял на нём дорожки. Инга вела по одной — палец, острый и хищный, с красным лаком на ногте, преследовал маленькую прозрачную каплю. Мчал за ней на полной скорости, чтобы догнать и раздавить. Но каплю защищала толща стекла. Она была в безопасности.
В другой руке она сжимала трубку. Инга в который раз за двое суток набирала спасительный номер Жени Холодивкер — и рассказывала, рассказывала, про тень на полу, про нечеловечески вытянутую фигуру, про язык. Как только оттаяла от шока и каждая новая деталь стала вспыхивать в её памяти уколом в висок, Инга звонила Жене.
Без судмедзаключения Холодивкер они бы не раскрыли своё первое дело, тогда Олег назвал её «нашим экспертом по жмурикам». Инге казалось, что они с Женей знакомы с детства, хотя никогда не было у неё таких подруг, которые бы не тяготились одиночеством, не особо следили за собой и тратили бы время на сложные философские рассуждения.
Она одна была способна слушать Ингины описания трупа спокойно и терпеливо. Не раз ей в анатомичку привозили жертв самоубийств, она прекрасно знала все подробности в теории и на практике, но то, что от Штейна, такого сильного, живого, юморного, осталось лишь изуродованное тело висельника — потрясло даже её.
Подошла Катя, осторожно вытащила трубку из окоченевшей Ингиной руки:
— Мам, хватит звонить Жене. Ты же можешь поговорить со мной.
Она уже надела чёрную водолазку и джинсы, волосы заплела в косичку и выглядела ребёнком, хоть и старалась вести себя по-взрослому.
— Недавно ты была такой маленькой, — сказала Инга. — С горшка мне кричала: «По-пу!!» Горшок был в виде кошечки. Слово «мамапапа» везде писала, думала, что так правильно — слитно.
— Как Кефира принесли, помнишь?
— Конечно! Сначала хвост поджимал, потом ластился, потом осмелел и стал хватать за пятки, и ты на диван залезла. Он круглый, как шарик, не мог за тобой. А у Олега не было детей. Всё казалось: потом. А теперь всё. Никакого «потом» уже не будет.
— Почему он это сделал? — спросила Катя. Она посмотрела вверх, утирая слёзы.
— Я не знаю. Не понимаю. Он не собирался. Кажется, его что-то беспокоило в последнее время, я сваливала всё на нашу работу. Видимо, было что-то посерьёзнее. Но всё равно — разве это выход? Ни в коем случае! Ты слышишь? Никогда нельзя даже думать об этом!
Инга обняла дочь, и впервые за долгое время Катя не отстранилась. Они постояли молча. Новые капли разлиновывали окно. «Наклон в точности такой, как в прописях», — машинально подумала Инга. В доме напротив кто-то вышел на балкон покурить.
— Пойдём, — сказала Катя, высвобождаясь из Ингиных рук. — Скоро папа заедет. А нам надо поесть: хочется не хочется — надо. Предстоит тяжёлый день.