«Как же ты выросла!» — хотела сказать Инга, но Катя уже ушла на кухню.
Они допивали чай, когда позвонили в дверь.
— Девять двадцать, — глянула Катя на свой телефон.
— Как всегда, пунктуален! — сказала Инга про бывшего мужа. Костя, её водитель, уже ждал их внизу.
Катя открыла отцу и поцеловала его в щёку.
— Едем? — спросил Сергей. — Ты как?
— Нормально. — Инга застёгивала высокие кожаные сапоги. Ей захотелось надеть тёмные очки, чтобы никто не видел её заплаканных глаз, но день был пасмурный, и она удержалась. Оставила их на комоде в прихожей.
— Возьми, — тихо сказал Сергей, угадав её желание.
— Не нужно, — сухо отрезала Инга.
— Я пойду Дэну звякну, — сказала Катя.
Но их сосед уже стоял на лестничной площадке и ждал, прислонившись к стене. Он работал стилистом, часто помогал Инге и Олегу при съёмках для видеоблогов и хорошо знал Штейна.
— Привет, соседка, — сказал он, опустил глаза, попытался улыбнуться — не вышло.
Дэн протянул руку к Кате, потрепал её по голове — искал выход из неловкой ситуации.
Ему странно, неуютно. Он вышел из квартиры только что, а уже мечтает вернуться обратно.
Прощания в церкви не было. Приехали сразу на кладбище. Правая сторона площади перед воротами навязчиво пестрела ядовитыми оттенками оранжевого, зелёного, лилового. Разномастные искусственные цветы торчали из пластиковых ваз. Крикливой бесцеремонной пошлостью они врывались в горестный пейзаж. Сломленные потерей люди и равнодушные дальние родственники, коллеги скупали их, потому что так принято.
У одного из ларьков стояла мешковатая фигура в чёрном мужском пальто, так что сразу и не разглядишь в рассеянном покупателе женщину. Короткие чёрные волосы с проседью намокли от дождя. Полные губы выражали усмешку, а в живых проницательных глазах, обрамленных изящной оправой очков, мерцала любознательность.
— Покупать будете? — с раздражением спросила её расписная пятидесятилетняя матрёшка за прилавком.
— Нет-нет, что вы! Зачем? — изумилась женщина, вопрос показался ей нелепым.
— Женя! — окликнула её Инга.
Женщина подошла к Инге и неловко обняла её.
— Блять, никак в голове не укладывается! Такой мужик, в расцвете лет! — ругнулась она. — Как ты?
— Все говорят: держись! Вот держусь! — ответила Инга, подавляя слёзы. — А что ты тут стоишь? Договорились же у входа.
— Я пораньше приехала — хожу смотрю. Интересно!
— Тебе на работе покойников не хватает? — удивилась Инга.
— Там — другое. Работа с биоматериалом. Всё, что происходит здесь, имеет к этому биоматериалу косвенное отношение. Тут ритуальная терапия для близких. За пределами моей сферы. Но очень познавательно для понимания механизмов нашего сознания. Принятие смерти — вот его главный непреходящий челлендж.
В присутствии подруги Инге стало легче. Она взяла её под руку, и они вместе направились к толпе, собравшейся у входа. Сергей с Катей последовали за ними.
Хоронить глянцевого фотографа Олега Штейна собралось много народу. Инга безошибочно определила, что вся эта разномастная толпа пришла к нему. У многих она считывала притворство в выражении лиц и позах. Этих привёл интерес к зловещей смерти — самоубийству. Им не лень было тащиться сюда в непогоду, чтобы набраться впечатлений и потом в курилках делиться сплетнями, но тут они выученно изображали скорбь. Немногие друзья, художники, близко знавшие Штейна, тихо курили в стороне, равнодушно смахивали капли дождя с отягощенных похмельем лиц.
Появились катафалк и машина с близкими родственниками. Вынесли гроб. Толпа расступилась. Всем было страшно, но вместе с тем любопытно заглянуть внутрь, но нести его вызвались те самые люди, только что выпустившие окурки из дрожащих рук: Глеб — друг детства, Сергей и баб-Люсин сын Гриша.
Понесли. За гробом сестра Олега Лиза и его бывшая жена Оксана вели под руки обмякшую маму. Эмма Эдуардовна сделалась маленькой и безвольной. Инга вспомнила, как видела её в последний раз на премьере в роли Раневской. После спектакля они с Олегом пошли в гримёрку, где она восседала, красивая, глаза блестели от волнения, с нервной радостью распоряжалась относительно букетов, принимала поздравления. Теперь она едва волочила ноги, лицо в чёрном кружеве — белое, белые, выплаканные глаза, светлые волосы казались полностью седыми. Она шла, завалившись направо, в сторону дочери. Оксана вышагивала безучастно, смотрела в сторону.
Острое чувство несправедливости закипало в Инге. Она никогда не понимала правила «самоубийц не отпеваем».