Раскрыв большую кожаную папку, он вытащил лист пергамента и принялся читать вслух. Ему очень нравилось то, что он читал, хотя смысл написанного резко контрастировал с умиротворением, разлитым в библиотеке.
Азирафель отложил пергамент и взглянул на слушателя: сухощавого пожилого мужчину, облаченного в монашескую рясу. Коротко стриженные волосы, совсем седые, обрамляли тщательно выбритую тонзуру.
— Что скажете? Удивительно злободневная вещь, вы согласны? Между тем написана полтора века назад. Ее автор — легендарный Гугон Орлеанский по прозвищу Примас.
— Наслышан о нем, — монах кивнул. — Гугон достоин стать в один ряд с величайшими поэтами и ораторами античного мира. Признаться, я думал, его сочинения никем не записаны и передаются из уст в уста, а вы обнаружили целый сборник… — монах тяжело закашлялся. На бледном лице выступили алые пятна.
Азирафель вскочил со своего места:
— Доктор Оккам, я распоряжусь, чтобы сюда принесли горячего молока с медом. Вам не следовало бы сегодня вставать.
— Спасибо, мой друг, мне уже лучше, — исхудавшие пальцы подрагивали, но Оккам с жадным интересом перебирал пергаментные листы, уложенные в кожаную папку. — Это стихотворение я непременно включу в свой новый трактат. Дорогой Вайскопф, должен отметить, королевской библиотеке невероятно повезло с хранителем!
Уходя, Азирафель позволил себе довольную усмешку. Это в самом деле была непростая и кропотливая работа: внушить кастеляну королевской резиденции в Мюнхене, что у него имеется горячо любимый племянник, лиценциат богословия и большой разумник, который прямо-таки создан для работы с личным собранием книг Людвига IV Баварского, короля Германии, императора Священной Римской империи. Прежний библиотекарь срочно попросился на покой, благо, был уже в летах, и вскоре должность перешла к скромному и обходительному господину лет тридцати, представленному кастеляном как Азария Вайскопф.
Ангел, как и полагается полевому агенту, знал все языки мира, но в бытовом лексиконе нередко путался. Смешав латынь и немецкий, он кое-как выкроил себе подходящие имя с фамилией, и долго еще сокрушался о безвозвратно ушедших временах, когда никого не смущал просто «Азирафель».
Внедрение прошло как по маслу. Новый библиотекарь умел не попадаться на глаза императору, но всякий раз, когда Его Величество интересовался состоянием книгохранилища, обнаруживалось, что число фолиантов возросло, и каждая новинка являла собой сокровище в отношении и содержания и оформления. А общение с библиотекарем неизменно приводило обычно раздражительного Людвига в благодушное настроение. Правда, на его распрю с папой Иоанном XXII это никак не влияло, но Азирафель не отчаивался: здоровье у императора было отменное, ум крепкий и ясный, а это значит, ангельское воздействие со временем возьмет свое.
В 1330 году, спустя год после появления нового библиотекаря, в Мюнхен прибыли беженцы из Авиньона, искавшие высочайшего покровительства: монахи-францисканцы Уильям Оккам и Михаил Цезенский. Михаила главным образом беспокоили дела ордена, переживавшего не лучшие дни. Оккам же, поклявшись королю защищать его словом в ответ на защиту мечом, занялся политикой. Для сочинения злободневных трактатов ему требовались самые разнообразные книги, поэтому не удивительно, что он сделался частым гостем в библиотеке. И вскоре искренне привязался к обаятельному и образованному библиотекарю, найдя в нем достойного собеседника и преданного слушателя.
Азирафель тоже был очень рад этим беседам. После Аристотеля ему уже давно не с кем было поговорить по душам, потолковать со вкусом обо всех гранях Непостижимого замысла. Только требовалось следить за тем, чтобы случайно не обронить в разговоре фразы вроде «как-то спросил я у Платона».