Фрэнки стоит в дверном проеме, очень невысоком для мужчины. Ему приходится наклоняться.
Безволосый расслабленно сидит на крышке унитаза. Потеки засохшей крови (словно размазанная тушь) окрашивают его щеки. На коленях мужчины лежит дневник Мириам. Безволосый аккуратно его закрывает.
Харриет машет сорванным с губ Мириам скотчем у неё перед носом — какова насмешка — и пятится.
— Я прочитал, — говорит Безволосый, постукивая пальцем по обложке дневника.
— Пошел на хер, — бормочет Мириам.
Безволосый качает головой, пока Харриет натягивает черную перчатку.
— Такое надоедливое повторение. Пошло на хер это, пошло на хер то, пошла я на хер, пошел на хер ты. Такая грубая маленькая девочка. Харриет, видишь призрачные остатки синяка у неё на глазу? Давай-ка воскресим мертвого.
Харриет делает шаг к ванне и бьет кулаком в перчатке Мириам прямо в глаз. Голова девушки откидывается назад.
— Вот так, — говорит Безволосый. — Это напомнит тебе, что нужно быть вежливой, когда ты находишься в такой уважаемой компании. Кстати, о мертвых. Между тобой и мертвыми существует весьма близкая связь, не так ли?
— Умирающими, — хрипит Мириам. — Еще не мертвыми.
— Да, но мы же все умираем, разве нет?
— Умираем. Верно подмечено.
— Благодарю. Видишь? Вот про эту вежливость я говорил. — Безволосый берет в руки блокнот. — Я верю, все здесь написанное правда. Не думаю, что это просто фантазии невменяемой девчонки. Какой ты, в принципе, можешь быть. Не возражаешь, если я расскажу тебе про мою бабушку, про мою ома?
— Да сколько угодно. Я никуда не спешу.
Безволосый улыбается. В его глазах появляются сполохи воспоминаний о чем-то очень ему дорогом.
Интерлюдия
Ведьма
Моя бабушка Мильба была ведьмой.
Даже будучи маленькой девочкой, собирающей клюкву на болоте, она могла видеть разные вещи. Её видения не приходили непрошенными, так она изучала окружающий мир. Дотрагивалась до чего-нибудь и эти предметы, предметы природы или что-то с того же болота, показывали ей что грядет.
Если она находила кости змеи, могла взять их руки и покатать в своих маленьких пальчиках. Тогда болотная вода отступала и там ома видела то, что случится с её отцом на базаре, или то, что сестра загонит занозу под ноготь.
Она могла катать по ладони красную ягоду и читать по её раздавленным внутренностям. А они рассказывали ей про погоду. Положив руку на кору дерева, бабушка узнавала где свили гнездо птицы, а сломав шею кролику, могла увидеть где прячется остальное его семейство.
Позже, когда я был ребенком и мы переехали в эту страну, моя ома сидела на крыльце нашего дома и точила ножи. Она собирала горох или расщёлкивала бобы и подносила ближе к глазам, чтобы они могли говорить с ней. К старости бабуля стала маленькой и сухонькой, с артритными суставами и носом, похожим на рыбный крючок. Соседи думали, что она странная, поскольку постоянно что-то лепетала, и стали называть её ведьмой.
Они называли её ведьмой и это было как оскорбление. Они ведь не знали, что у неё видения. Они не знали всей правды.
Но однажды они придут, чтобы узнать.
Но потом настал тот день, когда надо мной начали издеваться в школе. Я был ребенком худым и болезненным, а то, что я родился без единого волоска на теле, ситуацию лишь усугубляло. Как и то, что мой английский тогда был не очень хорош, и у меня часто возникали проблемы в произношении.
Мальчик, который надо мной измывался, был евреем и звали его Аарон. Он был широк к талии, у него были крепкие мускулы и вьющиеся волосы. Он сказал, что ненавидит меня, потому что я немец, «чертов наци», хотя я немцем не был. Я голландец, говорил ему я, голландец.
Но это ничего не значило. Сначала он делал именно то, что вы ожидаете. Держал меня и бил, пока из носа не начинала идти кровь, а тело не покрывалось синяками.
Но с каждым днем мучения становились всё изощреннее.
Он жег мне руки спичками. Засовывал в уши разные предметы — камушки, палочки, муравьев, — пока я не подхватил инфекцию. Он становился всё более наглым и жестоким. Заставлял меня спускать штаны и проделывал всякие разные вещи — резал бедра ножом и колол ягодицы.
Так что я пришел к бабушке. Хотел знать, когда же всё это закончится. Я попросил её показать, показать конец. Я ведь знал какая она, что она умеет, но всегда этого боялся — её боялся, — боялся спросить. Но тогда я был в полнейшем отчаянии.
Ома сказала, что поможет мне. Она усадила меня и сказала: «Не бойся того что я вижу, потому что это всё естественно. Такова природа. Я вижу вещи и это так же нормально, как кости или листья, или крылья, пророчащие о том, что грядет. У природы свой, странный, баланс, и в том, что я вижу не больше волшебства, чем в том, что ты видишь почтовый ящик или идущего человека, когда смотришь на дорогу. Я просто вижу то, насколько всё сбалансированно».
У омы был мешочек с зубами животных, которые она собирала на протяжении многих лет, она высыпала их передо мной. Бабуля заставила меня сорвать одну из корост, появившихся на месте ожога от спички, а когда выступило немного крови, смазала её своими пальцами и провела по разбросанным зубам.
Ома сказала мне:
— Твои страдания скоро закончатся. Завтра ночью.
Я был в восторге и ответил:
— Так скоро?
Она подтвердила. Ведь она это предвидела. Аарон встретит свой конец.
— Он умрет? — спросил я.
Она кивнула. А я не расстроился. Мне не стало грустно. Я ощутил радость.
Той ночью я ждал. Ждал так, как ребенок ждет Рождественское утро. Я не спал. Был слишком взволнован и немного напуган.
Слышал снаружи какие-то звуки. Царапанье. Металл о камень.
Это была Ома. Она взяла один из кухонных ножей, что точила на крыльце, и пошла к дому Аарона, который стоял на нашей улице примерно через милю. Высохшей тенью она прокралась в его комнату. И пока он спал, ударила его ножом. Сто раз.
Она вернулась ко мне в комнату, рассказала, что сделала и отдала мне нож.
— Порой мы должны выбрать свой путь на дороге, — сказала она.
А потом ушла на улицу ждать.
Они пришли за ней рано утром. Она не делала тайны из своего поступка — её платье всё было покрыто кровью того хулигана. Не знаю, зачем они пришли, может, чтобы убить, но они всё равно опоздали.
Она умерла там, на веранде.
Согбенная маленькая фигурка, похожая на плакучую иву. Мертвая.
Я её оплакал.
По Аарону я не скорбел.
Глава тридцать первая
Безволосый Ублюдок подыхает
— Какая замечательная история, — говорит Мириам. — Мне нравится в ней то, что она ни коем образом не доказывает магических способностей твоей бабули. Она утверждает, что всё будет хорошо, а потом просто идет и убивает мальчишку. Это просто супер. Я прекрасно понимаю, почему ты от этого в восторге.
Улыбка Безволосого испаряется. Его тон становится резким, острым.
— Попридержи язык или я его отрежу. Ома — истинный дух. Она спасла мне жизнь, когда у меня на это уже не осталось сил.
Мириам ничего не отвечает. В том месте, куда Харриет её ударила, пульсирует кольцо боли.
Маленькая, приземистая женщина ходит туда-сюда перед ванной, всё ещё сжимая кулаки.
— Еще она научила меня, что у Вселенной есть свои правила. Правила, скрытые от людей до тех пор, пока кто-нибудь один не поднимет бревно и не увидит, что под ним.
Безволосый достает свой мешочек и трясет им. Раздается звук, похожий на стук костей.
— Я собираю кости. По ним я читаю.
Мириам пытается прокашляться.
— Круто, ты тоже владеешь вуду.
Какое-то время Безволосый Ублюдок молчит. Потом кивает.
— Да.
Мириам на его месте не была бы так уверена. Она думает, он врет. Может быть, он сам себя в этом убедил, или же просто пытается убедить остальных.
— Однако, — говорит он, — ты обладаешь способностями, гораздо более ценными, чем владеет большинство. Твои способности равны умениям моей бабушки. Это впечатляет меня. И возбуждает.