Иоганн Фосс
«Черные эдельвейсы» СС. Горные стрелки в бою
Ромильи
Последние две недели постоянно, лишь с несколькими короткими перерывами, идет дождь. Главная дорога, покрытая битумом, которая ведет к огромному лагерю, блестит от капель влаги. Внутри нашей лагерной клетки протоптаны тропки. Повсюду большие лужи. Ветер гуляет по открытым просторам Шампани. Под его порывами громко хлопают крылья наших холщовых походных палаток. Редкие солнечные лучи нисколько не согревают наших сердец. Они скудно освещают ряды палаток и сторожевых вышек, вонзающихся в хмурое небо, затянутое серыми облаками. Этой осенью военнопленные пребывают в безрадостном настроении. Дело даже не в скверной погоде, а скорее в оторванности этого лагеря для военнопленных, стоящего на берегу Сены, от окружающей природы. Поблизости от этого заброшенного места нет никаких лесов. В воздухе не кружатся листья и не устилают землю пышным красно-желтым ковром. Никто не жжет кучи листьев, и в воздухе не чувствуется сладковатого дыма таких костров. И, разумеется, нет дома с зажженным очагом, у которого можно в тепле и уюте скоротать зиму.
Поздним октябрьским днем 1945 года по пути в свою палатку я заметил на доске объявлений административного корпуса сообщение о том, что 20 ноября в Нюрнберге начнет свою работу международный военный трибунал, учрежденный четырьмя державами-победительницами. Перед судом предстанут те, кто признан военными преступниками.
Петер и Вальтер, мои друзья, с которыми я особенно близко сошелся за последние полгода, лежат на койках в тесной и темной палатке. Петер — врач из Гамбурга, Вальтер — студент из Вены. Петер пересказывает Вальтеру то, что прочитал в «Старз энд страйпс». У меня сейчас не то настроение, чтобы присоединиться к их разговору. Хочу поразмышлять о только что прочитанном объявлении и о том, что оно значит для моих товарищей — живых и мертвых. Мне нужно лучше разобраться в этом и сделать собственные выводы.
Я один из многих тысяч солдат, которые стали прибывать в этот лагерь, начиная с мая. Нас привозили на грузовиках и в железнодорожных вагонах. Мы воевали во Франции, Греции и Норвегии, в Северной Африке и на Сицилии, и конечно же в болотах и бескрайних степях России. Среди нас есть те, кто помоложе — вроде меня, — и ветераны, то есть солдаты, успевшие повоевать несколько лет. Среди нас имеются те, кому удалось остаться на оккупированных территориях или в тылу, вдали от фронта; есть и менее удачливые, такие, как я; им в этом отношении повезло меньше. Попали в наши ряды также и те, кто вообще не успел понюхать пороха. Среди них — пятнадцати-шестнадцатилетние мальчишки в военной форме. Затесались в нашу массу и партийные функционеры, некоторые из них по-прежнему щеголяют в коричневой нацистской форме. Они никогда не пользовались любовью простого народа. Оказались в нашем лагере также и женщины, и совсем юные девушки, занесенные сюда, как щепки, бурей войны, закончившейся майским поражением.
Когда меня спрашивают о моем послужном списке, я отвечаю, что был пулеметчиком в горно-пехотном полку. Но это далеко не вся правда. Необходимо уточнить, что мой полк сражался под эмблемой эдельвейса, альпийского цветка, символа горно-пехотных войск СС, но нашу форму также украшали серебряные руны, из чего следует, что и мы теперь отвечаем за ужасные военные преступления, о которых стало известно по окончании войны. После того как мы попали сюда в мае, угодив в госпитальный барак, расположенный в углу лагеря, нам стало известно о широкомасштабных зверствах и массовых убийствах, совершенных немцами. Сначала это были обычные слухи, затем нам в руки стали попадать все новые и новые газетные статьи и особенно фотоснимки концентрационных лагерей, освобожденных англо-американцами. Это были жуткие фотографии, изображавшие военнопленных: сотни и тысячи человеческих существ, находившихся на грани смерти от хронического голода. Это были даже не люди, а, скорее, похожие на призраков скелеты, обтянутые кожей. В их ввалившихся глазах навеки застыло молчаливое осуждение. Были и снимки таких же существ, но уже мертвых. Из их распяленных ртов как будто рвался наружу неумолчный вопль страдания и нескончаемого горя. В мучительные ночные часы, преследуемый подобными видениями, я думал о том, что эти несчастные находились во власти тех, кто, так же как я, носил форму с серебряными рунами, олицетворявшими теперь вину за причиненные людям страдания.
Сегодня, в данный момент, я более четко представляю себе то, как все происходило. Помимо политического и военного руководства Третьего рейха вся система СС, включая и войска СС, признана организацией, ответственной за военные преступления. Я не полностью понимаю все эти обвинения, но полагаю, что нас будут считать виновными за ужасные злодеяния военных лет, ставшие известными во всем мире. Члены этих организаций будут осуждены в соответствии с приговором международного трибунала. Теперь все приобрело строго официальный характер — мы признаны шайкой преступников.