Днем, когда гости разошлись, а родственники разбрелись по саду и лужайкам, мы с Филиппом отправились на непродолжительную прогулку в горы. Не обращая внимания на проторенные дорожки, мы шли вперед по кратчайшему, как нам казалось, пути. Примерно через полчаса, запыхавшиеся, покрытые потом, мы поднялись на вершину. Здесь мы передохнули, слыша, как часто стучат наши сердца. На вершине было тихо, лишь ветер шевелил высокую желтоватую траву. Приятно пахло хвоей. Как мне нравятся наши горы! Далеко внизу были видны крошечные крыши домов Харденбурга, крытые красной черепицей, шпиль собора и зеленые лоскуты крестьянских наделов, протянувшихся до самого горизонта.
Разве подозревали мы в те минуты, насколько были счастливы? В следующий раз я увиделся с Филиппом только через два года. На нем была шинель, на которой красовался Железный крест.
Тот славный сентябрьский день 1938 года вспоминается мне в мельчайших подробностях. Семья собралась вокруг пианино, установленного в зале. Моя сестра, самая младшая из нас, первой прикасается к клавишам. Я играю на скрипке пьесу Перголези. Отец на виолончели исполняет ноктюрн Чайковского в ре-миноре, мать подыгрывает ему. Это романтическое произведение, выгодно подчеркивающее прекрасное звучание виолончели. По случаю сегодняшнего торжества Грета надела национальный шведский костюм. На ней белая блузка, черный бархатный жилет, красная юбка и белые шерстяные чулки. Она завершает наш маленький семейный концерт ноктюрном Шопена, играя его без нот, по памяти. Мы не хотим отпускать ее после этого и просим, чтобы она исполнила что-нибудь еще. После наших уговоров Грета запевает народную шведскую песню «Ack Vermeland Du Sköna» (О, прекрасный Вермланд), подыгрывая себе на пианино. (Вермланд — провинция на юго-западе Швеции. — Прим. автора.) Я глубоко тронут красотой этой простой мелодии, так дивно гармонирующей с обликом красивой юной женщины в национальном костюме.
Затем, совершенно неожиданно, в зале появляется Эдда, только что приехавшая из Нюрнберга со съезда НСДАП. Она удивительно хорошо выглядит — стройная, красивая, элегантно одетая. На лацкане пиджачка круглый партийный значок, под которым красуется ромбик «Гитлерюгенда». Она оглядывает зал пронзительными голубыми глазами. У нее темные брови, темные волосы, собранные в узел на затылке, орлиный нос. Из всех членов нашей семьи только у нее единственной такой нос.
Она приветствует нас четко произнесенным «Хайль Гитлер!». В таком обращении к родственникам с ее стороны нет ничего неестественного. Эдду всегда отличала открытость и непосредственность. Ни у кого нет ни малейших сомнений в том, что тем самым она хотела продемонстрировать свою лояльность фюреру, лояльность, которая подкреплена посещением Нюрнберга. Однако, даже зная Эдду, наша семья удивлена непривычным приветствием, принимая во внимание то, что сегодня день рождения бабушки, на котором присутствуют «наши шведы».
Эдда тепло обнимает виновницу торжества и подходит к остальным, чтобы поздороваться. Когда настает очередь Петера, тот на полном серьезе произносит:
— Хайль Гитлер, дорогая! Хорошо, что ты снова с нами, целая и невредимая.
Моя мать, хорошо зная обоих братьев, вовремя останавливает отца, потому что тот может подхватить игру Петера, создав неловкую ситуацию.
Пока что обед проходит достаточно спокойно и пристойно. Семья, собравшаяся в зале за большим столом, выслушивает рассказ Эдды о том, что она видела в Нюрнберге. Она горда тем, что побывала на партийном съезде и, как ей кажется, стала свидетелем важных политических событий, в том числе поучаствовала в ночном факельном шествии. Семья терпеливо воспринимает ее воодушевление, но под конец политическое противоречие, порожденное напряженной международной обстановкой, портит благодушную атмосферу застолья.
Разумеется, в моем нежном возрасте я был далек от понимания обсуждаемых вопросов. Однако я хорошо помню ощущение тревоги, которое испытал, когда Эдда решительно поддержала предупреждение Гитлера, сделанное в адрес западных держав в отношении Судетских земель, точнее референдум, который он собрался проводить в Германии. И все-таки я понял — и это надолго произвело на меня сильное впечатление, — что скоро может начаться новая война.
— Вам надо было побывать там и увидеть огромное воодушевление народа, когда фюрер сказал, что больше не потерпит того, что у судетских немцев отнимают право на самоопределение, — заявила Эдда. — Вся нация в этом вопросе поддерживает его.