В этом состояла вторая сложность: получить официальное подтверждение, разрешающее такому опасному заключенному покинуть Аль-Джафр. Как и ожидалось, директор тюрьмы решительно воспротивился затее. Что, если это просто хитрость, чтобы помочь Заркави бежать? Что, если в городе его поджидают сообщники? Но в конце концов Ибрагим уступил, и в тюрьме стали готовиться к доставке заключенного в городскую клинику и обратно под охраной.
В день, назначенный для анализа, Сабха решил дожидаться пациента в городской клинике. Уже давно стемнело, когда прибыл конвой из десяти автомобилей, укомплектованный несколькими десятками охранников со штурмовыми винтовками. Сабха никогда еще не видел такого серьезного военного эскорта; сначала он даже решил, что в городок пожаловал кто-то из королевской семьи. Однако из фургона неловко шагнул один-единственный заключенный — и тут же снова исчез в шевелящемся коконе из вооруженных людей.
Заркави в тюремной одежде провели в кабинет врача; наручники с него так и не сняли.
— Пожалуйста, снимите это, — велел Сабха, жестом указывая на металлические браслеты.
— Но этот человек опасен, — запротестовал один из охранников.
— Пятьдесят ваших солдат наблюдают за каждым его движением, — ответил врач. — Я настаиваю на том, чтобы снять наручники.
Освободив руки Заркави, Сабха приступил к взятию проб. Он начал было закатывать рукав тюремной рубахи, чтобы взять образец крови, но его снова прервали, на этот раз сам Заркави.
Заключенный извинился и опустил рукав, как было до того, как его коснулся врач. Потом закатал сам, без посторонней помощи. Коснувшись обнаженной плоти, Сабха допустил оплошность с еще одним не поддающимся расшифровке кодом.
Пока кровь шла в шприц, Сабха набрался смелости поинтересоваться наконец происхождением загадочного шрама на руке Заркави.
— Это татуировка. Якорь, — ответил тот.
— Откуда?
Заркави принялся рассказывать, как сделал эту татуировку в шестнадцать лет, когда, как он выразился, “мыслил не по-исламски”. После того как он присоединился к джихадистскому движению, татуировка стала позорить его. Он пытался свести ее так и эдак, даже отбеливающим средством. Кожа сердито краснела, но татуировка не поддавалась.
Наконец он обратился к одному из своих родственников из Зарки, и тот явился в тюрьму, незаметно пронеся в одежде бритву. Заркави сел, и родич сделал два дугообразных надреза вокруг татуировки. Потом срезал верхние слои кожи. Когда татуировка почти сошла, он зашил рану грубыми стежками.
На лице Сабхи, слушавшего эту историю, отразился ужас, но Заркави только пожал плечами, словно отрезать оскорбительную плоть было столь же естественно, как раздавить таракана. Так требовал ислам — в том виде, в каком исповедовал его Заркави. Это не обсуждалось. Остальное было просто актом воли.
— Татуировки, — бесстрастно объяснил Заркави, — это харам. Запрещено.
Сабха закончил обследование, и Заркави, у которого не оказалось никаких признаков заболевания, вернулся со своим конвоем в тюрьму. Доктор остался размышлять в своей маленькой клинике у дороги, на краю мертвого озера, крошечного по сравнению с простершейся за ним бескрайней арабской пустыней.
Семьдесят лет назад по этой дороге шла на север исламская армия, верхом на лошадях и верблюдах, намереваясь во имя Аллаха смести с лица земли страну, известную как Иордания. Этих бедуинских разбойников, называвших себя ихванами, или “братьями”, вооружил и обучил первый монарх Саудовской Аравии, Ибн Сауд, чтобы они помогли ему разгромить политических конкурентов. Но амбиции ихванов простирались за пределы Аравийского полуострова. Кровожадные фанатики, полагавшие все западное делом рук дьявола, они считали, что Аллах избрал их, чтобы очистить арабские земли, безжалостно убивая всех, кто объединялся с иностранцами или отклонялся от их узкого видения ислама. Смерчем пройдя по внутренним районам страны, они в начале 1920-х прогремели по недавно образованным Иордании и Ираку, намереваясь свергнуть правительства и создать единую исламскую теократию, или халифат, объединив весь Ближний Восток. Они огнем и мечом прокладывали себе путь через города, стоявшие у них на пути, и перерезали глотки всем мужчинам, уничтожая любые следы современной западной цивилизации.
Несмотря на тщетные попытки контроля со стороны саудовской монархии, армия ихванов, около полутора тысяч человек, продвинулась так, что до Аммана, столицы Иордании, оставалось меньше десяти миль, и только там их наконец остановили. С британских военных самолетов приближающиеся колонны косили из пулеметов до тех пор, пока в живых не осталась всего сотня бойцов.