И сейчас Серега Млечин пытался упаковать свои длинные ноги в мою коробчонку, пока я с третьего раза тужилась ее завести.
— И куда мы едем? Конкретно? — спросил Серега.
— Как куда? Искать кукурузник. Где-то под Старонижестеблиевкой он пропал.
— Куда именно мы поедем его искать?
— В поля, ясное море. Куда он еще мог упасть?
— Тут у вас три Франции полей, — заметил Серега, который на Кубань приехал, спасаясь от хмари, лет десять назад, но так и не научился считать этот край своим.
— Что там той Франции? Зато вечерний выпуск! Федеральные новости!
Я с силой выжала сцепление, и коробчонка взревела своими слабомощными легкими. Сережины длинные ноги, так и не поместившись в «Оку», вдруг сделали движение обратно, на волю.
— Не, я с тобой в поля не поеду. В полях нет светофоров. А светофоры — это единственное ПДД, которое ты признаешь.
— Ты не хочешь попасть в федеральный эфир?!
— Я не хочу попасть в станичный морг. Представляешь, какие условия в станичных моргах?
— Действительно! Там, небось, нет горячей воды. И телефона.
В «Оку» затянуло непривычный сигарный дым. Послышался голос Аскера.
— Я работал в станичном морге. Есть там телефон, — пробасил Аскер.
— Успокоил, — хмыкнул Серега.
— Где ты нашел сигару? — изумилась я.
— Сосед принес. Он в аэропорту работает, в новом бизнес-зале. Если видит, что кто-то сигару закурил, — сразу кричит: «Посадка на ваш рейс заканчивается!» Все убегают, сигару он забирает. А я в ресторане, если кто коктейль не допил, забираю. И вот так мы вечером — сигару с коктейлем. Хорошо живем!
— Кем ты работал в морге? — поинтересовался Серега.
— Патологоанатомом.
— И теперь работаешь поваром?
— Так я это… Мясо разделываю хорошо.
Серега повернулся ко мне.
— Поехали, куда хочешь. Только подальше отсюда.
…Есть ли что-нибудь в мире прекраснее поля июльских подсолнухов под кубанским небом?
Едешь по трассе. Она блестит, как смола. Вокруг бесподобное лето. Густой и тягучий воздух, жирный, как петушиный бульон, заливает степь, и дорогу, и черные пашни, и рощу серебряных белолиственниц, и зеленую глубь неподвижных лиманов. Редко мигают окном голубые саманки. Во дворах наливаются персики, млеют на крышах кошки. Медленно и торжественно, как подводные лодки, плывут по жаре индоутки. На веревках сверкает крахмальная стирка. Одинокий комбайн, как самолет в небе, волочит за собой след из соломенной пыли. Ветер плещет и гонит пшеницу, разбивая ее об асфальт, словно прибой, и, как чайки над морем, над полем носятся галки.
А поверх всего непереносимо, сногсшибательно, несказанно сияет небо.
Над Кубанью небо в июле сияет так, что не видно солнца. Бледная, мутная клякса в углу, как будто на скатерть пролили пахту, — это и есть солнце. А все остальное — пронзительное бирюзовое небо.
И вот из-под этой слепящей лазури вдруг как хлынет прямо на трассу, как смерч, густозеленое поле, и на нем тысячи ярких голов, пленительных, гордых созданий; стройные, стоят перед небом, как красавицы перед царем на смотринах, расправили острые лепестки и крутят вихрами с востока на запад, послушные только движению солнца.
— Серега, снимай, — попросила я, почему-то шепотом.
Серега стряхнул с маслиновых глаз сонную муть и нехотя потащился снимать подсолнухи.
На бахче с другой стороны дороги две казачки и два казака, одетые в одинаковые синие трико, шумно пололи ровные грядки.
— Хозяева! — крикнула я.
Казаки, одинаково ухватившись за спины, разогнулись над пыльной бахчой.
— Шо?
— Где тут у вас самолет упал?
— Вы з району чи шо? — казаки подозрительно посмотрели на нас.
— Нет, мы журналисты. А вообще-то, — спохватилась я, — да, мы з району! Так где самолет упал?
— Коли вы з району, так кажите, шо нам теперечки делать? Кукуруза уся пропала! Чем бычков кормить будем?
— Понятно. Так, а с самолетом что?
— Якый самолет? Самолетов нэ бачилы.
Как по команде, казаки снова нагнулись над сладкими кавунами и дынями. Мы поехали дальше. По дороге я повторяла в уме первые строки своего будущего репортажа, который был призван сразить всех в московской редакции: «Страда. Трудолюбивые хлеборобы бьются за урожай. И в эту нелегкую пору на Кубани пропал кукурузник».
Километров еще через сорок мы заметили припаркованный у дороги автомобиль МЧС. Я придала своему лицу максимально взрослое выражение.