— Любезный хозяин, а не ошибся ли ты в расчетах? — спросил Турвин, изо всех сил стараясь сохранять маску робкого слуги. — Одно это копье должно стоить дороже всех твоих продуктов.
— Вот что я скажу тебе, господин хороший. Ты сам признался, что человек нездешний, — ответил старьевщик, повернувшись к рыцарю. Похоже, он и сам происходил не из Клана Страха, хоть и поселился в такой глуши. Слишком уж он независимо и даже дерзко держался для местного жителя. — Оно и видно. Иначе бы ты знал, что рыцари в наш городок не каждый день забредают. Не по дороге им, знаешь ли. И я, например, их в глаза не видел. Но отличить господина от слуги все-таки смогу. Так что, извини, никакой ты не оруженосец. — А уж кто ты есть на самом деле — не моего ума дело. Но как раз вчера слышал я в трактире один разговор. Стражники по дорогам ловят беглого преступника, переодетого рыцарем. Сказали, что молодой он, высокий, волосы у него темные и длинные. И про герб на щите рассказывали, точь-в-точь как у тебя. Но мало ли бывает на свете совпадений! Сейчас-то, благодарение Предкам, стражников поблизости нет. Так что ты езжай себе подобру-поздорову.
Доспехи твои я, так уж и быть, возьму. Копье тоже для чего-нибудь приспособлю, — продолжал свою речь слишком догадливый торговец. Затем, посмотрев на Турвина, задумчиво и в то же время выжидающе рассматривающего узорную рукоять своего меча, быстро добавил: — И монет тебе немного отсыплю. Но вот шлем свой да щит ты лучше припрячь хорошенько. А то, не ровен час, примут хорошего человека за разбойника.
Старьевщик захохотал, положил сверху на лежавший теперь у ног Турвина мешок с продовольствием горсть серебряных монет и, довольный своей прозорливостью и остроумием, скрылся за дверью, унося с собой груду дорогого, но бесполезного теперь железа. Молодой рыцарь вздохнул, прикрепил мешок к седлу и поскакал прочь из города, пытаясь убедить себя, что это выгодная сделка. Во всяком случае, у него теперь было чем нормально поужинать.
В общем, Турвин был доволен, что обзавелся и едой, и деньгами. До родного замка еще далеко, да и кто знает, как примет его отец? К тому же он убедился в том, что его разыскивают стражники. Вряд ли для того, чтобы воздать ему рыцарские почести. Стоит ли пускаться в дальний путь и подвергать опасности не только себя, но, возможно, и отца?
Вечером все обитатели лагеря, как обычно, собрались у костра. Привели даже Маскардела, немного пришедшего в себя, но по-прежнему угрюмо молчавшего. Сочувствуя его горю, кузнеца старались не беспокоить, избегали даже смотреть в его сторону. По другую сторону костра сидел такой же молчаливый Сермангир, тоже недавно переживший тяжелую потерю. В их присутствии разговор никак не складывался. Изредка кто-нибудь задавал какой-либо малозначительный вопрос. Ему коротко отвечали, и снова устанавливалась напряженная, давящая тишина.
Неожиданно Маскардел поднялся и заговорил. Все посмотрели на него с удивлением и беспокойством. Кто знает, что творится сейчас на душе у несчастного кузнеца? Какие мысли могут прийти в его голову? Но он говорил спокойно, короткими и четкими фразами. В отблесках колеблющегося пламени он казался еще более громадным, чем раньше. Это и вправду был уже не тот кузнец, которого все знали. Холодный, решительный, он не спрашивал совета, а просто объявлял о своем решении. И еще он как будто излучал силу, заставляющую слушать его, соглашаться, подчиняться, следовать за ним и даже, как ни странно, бояться его. Вот что он сказал:
— Завтра утром я ухожу из лагеря. Ухожу, чтобы сражаться, убивать всех врагов, встретившихся на моем пути. И хочу, чтобы вы пошли вместе со мной. У каждого из вас есть за что мстить. Вместе мы будем большой силой. И с каждым днем нас будет все больше и больше. Я не успокоюсь, пока не уничтожу всех, кто поджигал наши дома и убивал наших близких. Итак, кто пойдет со мной?
Он обвел собравшихся холодным, пристальным взглядом.
Все молчали, хотя многие уже приняли решение. Рано или поздно им все равно придется покинуть лагерь. И вовсе не для того, чтобы вернуться к мирной жизни. Теперь такой не будет очень долго. Либо прятаться от врагов, либо воевать с ними — другого выбора у них не было. Но здесь на болоте они чувствовали себя в относительной безопасности, и решиться покинуть убежище было нелегко.
Неожиданно к кузнецу подошел Сермангир. Его глаза больше были пустыми, в них светилась яростная решимость. Но лицо юноши оставалось спокойным, он почти улыбался.
— Я пойду с тобой, — сказал он Маскарделу. — Они заплатят за смерть моего отца.
Сермангир вернулся к жизни. Теперь у него была цель — месть.
Вслед за ним подошел Бенластир.
— Ну что ж, — вздохнул он, — я привык воевать. За это меня и не любили в родном клане, да только где он теперь, этот клан?! И мне тоже найдется за что поквитаться и со степняками, и с легионерами. Так что пойдем.
За ним высказались все остальные. И Лентул, и Киргелдин, и даже маленький Тонлигбун — все решили присоединиться к кузнецу.
Молчала только Митрайна. Все повернулись к ней. Девушка сидела опустив голову, словно решала трудную задачу, Ей совсем не нравилось то, что задумали ее друзья. Не может целитель оправдывать убийство людей, даже тех, кто сам запятнал руки человеческой кровью. Но разве найдется сейчас на Дайре уголок, где можно было бы скрыться от войны?! Независимо от ее желаний война будет продолжаться. И ее друзьям все равно придется взять в руки оружие. И как же они будут обходиться без ее помощи?
— Я — лекарь, — тихо проговорила Митрайна, отвечая на немой вопрос обращенных к ней трех десятков глаз. — Моя работа — избавлять людей от страданий. А где найдется больше страданий и боли, чем на войне? Я пойду с вами.
Девушка устало улыбнулась, и у всех стало как-то легче на душе. Раз Митрайна с ними, значит, все будет хорошо.
Мстители собирались недолго. Личных вещей у них было немного, запасов продовольствия — и того меньше. Еще до рассвета отряд вышел из лагеря, а ближе к вечеру добрался до разоренной деревни Маскардела.
Враги не оставили здесь ни одного целого дома. Кое-где до сих пор дымились головешки, бывшие совсем недавно стенами, перекрытиями или воротами. Но кроме них на пепелище не осталось ничего. Все ценные или хотя бы просто целые вещи захватчики унесли с собой, а остальное сожгли.
Нигде не видно было даже трупов. Сразу после ухода легионеров к деревне слетелись стервятники. Они пировали здесь несколько дней, а сейчас мстители вспугнули последних задержавшихся подбиралыциков. Кузнецу не пришлось никого хоронить, и он только в скорбном молчании долго стоял на месте своего бывшего дома. К нему рискнул подойти один лишь Тонлигбун. Мальчик несколько мгновений постоял рядом, вспоминая своих родителей и семью соседа. Но в глазах у него не было слез, их он выплакал накануне без остатка. Теперь лицо Тонлигбуна выражало такую же яростную решимость, как и у взрослых членов отряда.
Спустя пару минут он отбежал куда-то в сторону. И как оказалось, сделал это не просто так. Зоркие мальчишеские глаза разглядели на дальнем конце поля несколько неподвижных темных точек. Подобравшись поближе, Тонлигбун понял, что там находятся люди. Спящие или по крайней мере отдыхающие. И еще мальчик заметил металлический блеск лежавшего рядом с ними оружия.
Он вернулся назад и рассказал обо всем Маскарделу и его товарищам. Раздумывали они недолго. Так спокойно расположиться на охваченной войной земле могли только враги. Захватчикам было не о чем беспокоиться. Со дня битвы у озера они не встречали серьезного сопротивления. Все, кто мог держать оружие, либо были убиты, либо отступили за далекую Говорливую Реку. И теперь солдаты Клана Страха безмятежно спали, не удосужившись даже оставить караульного.
С огромным трудом Бенластир уговорил рвущегося в бой кузнеца не бежать к врагам прямо через поле, а незаметно прокрасться лесом, чтобы потом застать врасплох. Маскардел нехотя согласился, но на выходе из леса уже не мог себя сдержать и кинулся вперед с яростным криком. Враги, конечно же сразу проснулись, потратили несколько секунд на то, что-бы разобраться в происходящем, но все же успели взяться з оружие.