Что он делает? Зачем? Хочет опозориться?
— Пошли! — гаркнул Артем, и все почти одновременно по-дельфиньи бросились в воду — кто подальше, кто поближе. Нырнули и быстро поплыли. Один Ваня замешкался и бросился с опозданием.
Феликс сразу пошел быстроходным кролем, Артем — брассом, а Ваня — саженками. Он при этом ужасно и совсем не спортивно крутил головой и руки выносил крюками, по-крабьи, и это было не очень красивое зрелище. Но плыл он удивительно быстро и только метра на два отставал от Феликса и еще меньше — от Артема. За его стриженой головой следовала белая Анина шапочка, а уже за ней — черная голова Адъютанта…
Ну и ну! Он и Аню не смеет теперь обгонять? Вот смех!..
— А Ваня-то ничего! — сказала Лида, стоявшая рядом с Димой. — Дает!
— Еще и Феликса догонит! — крикнул Аркаша. — Тот уже выдыхается, а он все набирает темп!
«Ну нет уж, — подумал Дима. — Феликса ему не догнать…»
И тут Дима поразился: Ваня вдруг перестал вертеть головой и тоже пошел брассом. Он сильно отталкивался ногами и продвигался вперед такими длинными толчками, что расстояние до Артема и Феликса стало уменьшаться.
— Ура! — закричал Дима и запрыгал по берегу. — Утирает нос Феликсу! Ура!
Через минуту Ваня поравнялся с Феликсом и даже вырвался вперед.
— Так, Ваня! Жми, Ваня! — орал Дима и в бурном приливе радости стал обнимать и мять Аркашу, и тот едва отбился от него.
Однако Феликс тут же нажал, обошел Ваню на метр, на другой, на третий, и вот рука его коснулась буйка, потом и Артем стремительным рывком на полметра опередил Ваню, и он только третьим повис на буйке.
Жаль, но и то ничего.
Дима плюхнулся животом в воду и поплыл…
Минут через пятнадцать, когда он устал и вылез на берег, все ребята уже сидели на гальке и высыхали на солнце. Феликс лежал на спине чуть в сторонке и неподвижно смотрел в небо.
— Ну и плаваешь ты! — сказал ему Ваня. — Я уж думал, первым приду… Я всех обгонял у нас.
— Думал… Мало ли что ты думал! — завелся Захарка. — Он в треть силы гнал…
— Знаем мы! Едва обошел Ивана! — подал голос Артем. — Чуть бы, чуть бы — и остался б с носом.
Никогда! — отрезал Захарка.
— Хватит тебе, — Феликс одернул Адъютанта. Тот замолк, хотя и ненадолго.
Ваня не был героем заплыва, но Дима чуть успокоился и уже не чувствовал себя одиноким и ненужным.
— Поныряем? — неожиданно спросил Захарка.
— Можно, — сказал Феликс.
Захарка вскочил и минут через десять на веслах пригнал от рыбацкого причала небольшую лодку.
— Только ты не иди, — шепнул Дима в Ванино ухо.
— Почему? — уставился в него Ваня.
Дима даже разозлился:
— Потому что заткнут тебя за пояс! В два счета!
— Ну и пусть затыкают… На здоровье! Я-то что потеряю?
— Ты? Ты… — Дима недоуменно смотрел на него. — И наконец выпалил: — Все! Ну как ты не понимаешь?
В глазах Вани пряталась усмешка.
— А почему? Ну почему?
— Почему? Да потому… Потому что… — Дима захлебнулся и умолк: он хотел так много сказать — и то, что его никто не будет уважать, если он окажется слабаком, и что надо быть поосмотрительней, и что наивных бьют в первую очередь, и что… Все это было так элементарно, что и говорить неловко было.
— Я пойду. — Ваня поднялся, кое-как влез в переполненную лодку. Когда она отошла на некоторое расстояние от берега, Захарка бросил в море сверкнувшую на солнце золотистую консервную банку, и мальчишки начали нырять за ней.
На лодке было тесно, сидела она глубоко, и ныряльщики переваливались через борт и уходили под воду. С первой глубины все, как определил с берега Дима, достали банку. Потом лодка отошла подальше в море, до Димы долетели смех и крики, но уже трудно было разобрать, кто вернулся из глубины с банкой, а у кого не хватило воздуха донырнуть до нее.
Затем лодка подошла к берегу, и по радостным воплям Захарки можно было понять, что с самой большой глубины лишь Феликс да Артем с Витькой взяли банку, а Ваня — только с первой, самой малой глубины. Однако на лице Вани не было и тени огорчения.
Он шел к Диме по гальке и счастливо улыбался.
— Продул? — угрюмо спросил Дима. — Я ж говорил: не ходи.
— Ну и что? — повернул к нему голову Ваня, и его тупой добродушный подбородок говорил не о безволии и поражении, а об упрямстве и твердости. — Хоть знаю теперь, что я негодный ныряльщик… Но Витька-то, Витька каков! А Артем! А Феликс! Земноводные, и только!