— Кое-кто. Но не ты, конечно… А где же Ваня? Как это вы сидите без него?
— Он у Нонки, — сказал Адъютант.
— Она нечаянно дверь захлопнула, — пояснила Лида, — а у нее на плите щи варятся. Вот Ваня и полез.
— Значит, он у вас бегает по заявкам жильцов? — спросил Феликс. — Я думал, вы больше цените его.
Семка еще громче хихикнул, завертелся на скамье и стал озирать ребят, чтобы понять, как они относятся ко всему этому, но Феликс и сам еще понимал далеко не все. Аня явно старалась не смотреть на него, Аркаша тоже склонился к столу и что-то чертил на нем пальцем. У одной Лиды было спокойное лицо.
Неожиданно в Нонкином подъезде послышались голоса, спор, визг. Потом в открывшейся двери появился Ваня. Он силой вытаскивал из подъезда Нонку. Прыщеватая, толстая, в коротеньком розовом платье, она отчаянно сопротивлялась, упиралась ногами в порожек.
Наконец Ваня рывком вытащил ее во двор.
— Не хочет, и не надо! — сказал Феликс.
— Пусть идет, — ответил Ваня, — То ходила к нам, а то увидела тебя в окно и заартачилась…
— Верно, Иван, — пробасил Артем.
— Иди уж, — поддержала его Лида. — На балконах у вас портятся характеры… Еще хуже будут.
— Отстаньте вы от меня! — Нонка провела локтем по лбу.
— Зови и других, — сказала Аня. — Ни у вас, ни у нас нет жизни…
И тогда произошло странное. Нонка вдруг перестала упираться, выпрямилась и пошла к ним. И тут Феликс понял: сейчас или никогда! Сейчас он должен одним коротким и точным ударом вернуть все.
— Нонка, — твердым четким голосом сказал он, — убирайся отсюда, ты здесь никому не нужна! Исправишься — тогда мы посмотрим…
— Заявление писать, когда исправится? — вдруг спросил Артем. — А куда подавать его? В домоуправление или тебе?
Нонка остановилась, глядя на них растерянно и недоуменно.
— Феликс, — сказал Ваня, — ты в своем уме? Не надоело тебе это?
— Что? — спросил Феликс.
— То, что ты сделал из ребят. Ты человек или…
— Или кто? — спросил Феликс.
— Ты сам знаешь! — крикнул Ваня, и Феликс почувствовал, как что-то с размаху перехватило его горло.
— Дальше, — сказал он. — Что я знаю?
— Мне папа говорил, что…
— Чей папа? — спросил Феликс.
— Не твой же! Мой…
— Твой? — Феликс усмехнулся. — Валерий Михайлович? А ты знаешь, что у тебя нет никакого папы?
Лицо у Вани стало растерянней, чем у Нонки. Он, как и она, столбом застыл у стола.
— Как это нет?
— Очень просто, он не твой отец.
— Кто же тогда мой отец? — Ваня оглянулся и непереносимо покраснел, и Феликс понял, что отныне и навсегда он сражен им и уже не оправится.
— Это ты у них спроси, у своей мамочки, которая тоже не твоя мать. Ты не их сын, ты их приемыш! И возможно, подкидыш!
Во дворе стало очень тихо. Вдруг Феликс услышал быстрый сдавленный всхлип и повернулся к столу. По лицу Ани беззвучно текли слезы, губы вздрагивали, голова клонилась все ниже и ниже.
И тогда его словно толкнуло изнутри, и он хотел что-то сказать, но не успел.
— Замолкни! — резко, почти истерично крикнул Аркаша и вскочил со скамейки. — Это… Это подло… низко… Нечестно!
— А что ты в этом понимаешь, книжный червь! — рубанул Феликс, и все то, что он сдерживал и таил в себе всю последнюю неделю, прорвалось, выхлестнуло наружу. — Что ты понимаешь, дохлый книжный червь? И вы… вы все!
— Проваливай от нас! — завопил Дима.
— Я ухожу… Мне нечего с вами делать! — Феликс повернулся к Ане. — Вставай, Аня… Идем!
Она не шелохнулась. Тогда Феликс круто отвернулся от них и, стараясь не терять достоинства, не очень быстро, но твердо зашагал к своему подъезду. Но только он вошел в подъезд и за ним захлопнулась дверь, как все в нем сразу ослабело. Он прижался лбом к стене.
Вот теперь все. Теперь конец!
В ушах его еще звенели слова Аркаши, жестокие и резкие, и нервный крик Димки, и угрюмое молчание Ани.
Так он простоял несколько секунд, прислушиваясь ко всем звукам со двора, — там было до странного тихо. Потом оторвал лоб от шершавой, грубо оштукатуренной стены и стал подыматься наверх. Все было кончено. Все-все. Внутри было холодно и пусто. И ясно.
Он точно попал ключом в щель замка, открыл дверь, спрятал ключ в карман, прикрыл дверь — все это он делал медленно, даже размеренно. Даже спокойно…
А куда теперь спешить? Чего волноваться?
Дома никого не было. Он не хотел входить в комнаты, окна которых смотрели во двор. Прошел на кухню, сел за стол, подпер кулаками голову и стал думать.