– Удавить партбилетом.
– Тихо! – Киш снова дышит водочным перегаром в лицо раненому. – Ты, конечно, сражался вместе с русскими?
– Плечом к плечу.
– Стрелял?
– Десять тысяч раз. Днем и ночью.
– И попадал в цель?
– Хортист, жандарм, помещик, диверсант, террорист хорошо видны – не промахнешься.
– И многих убил?
– Наверно, мало, раз вас столько уцелело. Жаль!
Киш едва сдерживается в рамках выбранной роли.
– Так… Хорошо. Я понял тебя. Все это ты болтал ради красного словца, набивал себе цену. Хорошо торговался, молодец. Хватит! Подписывай сделку. Отказывайся от своего хозяина, обругай коммунизм, и мы тебя помилуем.
– Презираю вашу милость.
– Последнее слово?
– Нет! В Венгрии никогда больше не будет контрреволюции. И в Польше. И в Румынии. Нигде. Мы теперь знаем все самые хитроумные ваши повадки.
– Чего церемонимся с ним, байтарш? Вырвать язык! – потребовал Ямпец.
– Тихо! Не зря мы с ним церемонились. Слыхали, венгры? Соображаете, что к чему? Это очень и очень полезный обмен мнениями! – Киш дулом пистолета пригладил спутанные, взъерошенные волосы раненого. – Мы довольны вашими откровенными ответами, господин коммунист. Теперь нам до конца ясно, что нас ожидало, если бы победили не мы, а вы. Ну, венгры, давайте сообща решим, какой смертью наказать этого говоруна.
Со всех сторон посыпались предложения:
– Сжечь на костре из красных флагов и знамен!
– Распять на звезде, а к языку пришпилить партбилет.
– Содрать живьем кожу!
– Благодарю за хорошие советы. – Киш улыбнулся. – Кто желает привести в исполнение приговор?
– Я! – сказал Ямпец.
– И я! – Стефан поднял руку.
Геза умоляющими глазами посмотрел на атамана.
– Байтарш, дайте его мне. Я нашел его, я и «выстригу».
– Твои руки вполне надежны, но… Ты свое дело сделал, Геза. Благодарю. Эй, Антал! На твою долю выпала честь отправить желтоногого на тот свет. Посади его в машину, вывези на бульвар Ленина, выбрось на грязный булыжник, вырви сердце и растопчи.
– Я… Я… – залепетал Антал.
– Заикаешься? – засмеялся Киш. – Ты же не имеешь на своем счету ни одного авоша.
– Я… Я…
«Хорошо, что это случится там, на бульваре Ленина, – подумал раненый. – Мне еще повезло».
– Ладно, я сам это сделаю, – сказал Киш. – Раздобуду еще двух авошей, заарканю всех, прилажу на буксир – и айда, тройка! Венгры, кто хочет прокатиться на русской тройке?
– Я! – взвился Ямпец. Он всегда и всюду был первым. Первого его настигнет и возмездие.
– И я, – солидно пробасил начальник штаба Стефан. Он не ревновал Ямпеца к атаману, не мешал ему выдвигаться. Пусть старается парень, набирается мудрости. Кровь врага – добрая наука.
Все «национал-гвардейцы» ринулись за своим главарем. Раненого потащили Геза и Ямпец.
Покидая «Колизей», Ласло Киш кивнул радисту:
– Михай, остаешься за старшего. Приглядывай за стариком и его кралей.
Антала атаман не взял с собой. Поставил часовым на лестничной площадке охранять штаб.
Никого! В первый раз за столько дней Михай остался один в логове мятежников. Дышать стало вольнее, легче. Глаза лучше видят. Он теперь слышит и шорох волн Дуная, плеск его вод у гранитной набережной.
Михай повернул до конца регулятор громкости радиоприемника. Звуки вальса, предшествующего очередному сеансу передачи «Свободной Европы», заполнили «Колизей». Пусть Антал караулит штаб и слушает Штрауса. Парень заслужил награду.
Михай тихонько постучал в дверь Жужанны. Она сразу же откликнулась и вышла.
– Что?
– Все хорошо.
– Ты один?
– Как видишь. Все уехали.
– Знаю. Слышала. – Жужанна посмотрела на стену, где висел портрет брата. – Они убили и нашего Мартона. Теперь это так ясно.
– Они убили Мартона, а мы с тобой… Ах, Арпад, дорогой мой товарищ, сынок… Эх! Сколько ни соли Дунай, он все равно не станет Черным морем.
Жужанна оглянулась. Отец стоял на пороге своей комнаты. Не в пижаме, не в шлепанцах, как все эти дни. Одет, обут, словно собрался идти работать. Пахнет от него оружейным маслом и чуть-чуть порохом. Подтянут, выбрит. Поздоровел. Посветлел. Распрямился.
Благодарность и нежность наполнили сердце Жужанны. Она подошла к отцу, молча обняла его, подумала: «Вот, стоило ему стать самим собой, прежним мастером Шандором бачи, умным витязем Чепеля, его совестью, и к нему вернулось душевное здоровье, сила, ясность взгляда».
– Уйдем отсюда, Жужа, – сказал отец. – Самое подходящее время. Радист нас не задержит. Посмотри, какие у него глаза!
– Куда ты хочешь уходить, папа?
– К Арпаду.
– Как ты его найдешь? – Жужанна искоса взглянула на Михая. – Где он?
– Найдем!.. Он был на Чепеле, в горкоме партии… на Московской площади… всюду, где сражались коммунисты. Уйдем, Жужа!
– Нет, папа, я никуда не уйду. Самое неподходящее время для ухода.
– Почему?
Вальс Штрауса сменился голосом диктора:
– Говорит радиостанция «Свободная Европа». Свобода или смерть!.. Слушайте последние сообщения из Будапешта… Правительство обратилось с призывом к бывшим работникам АВХ о добровольной явке в новые органы полиции и комендатуры, возглавляемые Белой Кираи и Шандором Копачи. В противном случае, говорится в призыве, правительство не гарантирует служащим АВХ их неприкосновенность. Этот правительственный призыв был весьма характерен для создавшейся в Будапеште обстановки… Это уже не только капитуляция перед повстанцами. Это едва-едва замаскированное разрешение на суд Линча. Венгерские националисты охотно откликнулись на призыв Имре Надя и начали массовую охоту за работниками АВХ и за приверженцами коммунистического режима.
Венгры! Желаем вам успеха в этом истинно рыцарском деле. Не возвращайтесь домой до тех пор, пока не истребите всех, кто способен помешать вам закрепить завоеванную власть!.. Говорит радиостанция «Свободная Европа!» В связи с венгерской революцией мы работаем днем и ночью, на всех волнах, коротких, средних и длинных. Через каждые пять минут мы передаем последние известия из Венгрии. Слушайте нас через пять минут. Свобода или смерть!
Жужанна кивнула на радиоприемник.
– Вот почему мы должны остаться здесь!.. Михай, можно мне сказать отцу?
– Говори. И дай ему это. – Михай бросил Жужанне автомат, который она ловко подхватила и передала отцу.
– Папа, тебе не надо искать Арпада. Он сам придет сюда. Пойдем, я все тебе расскажу.
Радисты народ молчаливый. Сила привычки. Есть у них и другая привычка – думать вслух, когда остаются одни на один с совестью. Михай посмотрел на широкую, выпрямленную спину уходящего мастера и сам себе улыбнулся.
– Ну, господа, теперь все, ваша песня спета. Одолеем! Смерть – ваша, свобода – наша.
Часовой Антал приоткрыл дверь, ведущую на лестничную площадку, доложил Михаю:
– Эй ты, временный начальник. Гость к нам пожаловал. В юбке. Девушка.
– Ты уверен, что это так?
– Все данные налицо: румяная, тихоголосая и мужского взгляда не выдерживает.
– Твоего?
– Думаешь, я не мужчина?
– Что ты, Антал! Ты полный мужчина, чересчур мужчина.
– Как это – чересчур? Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать… Как ты сюда попал?
– Как и все, наверно…. от памятника Петефи прямо в переулок Тимот, к оружейным складам.
– А почему?
– Сказали, что около Дома радио госбезопасность убивает людей. Студенты хотели выступить по радио, а их за это – из пулемета.
– Ты видел, как стреляла госбезопасность?
– Другие видели.
– Кто?
– Начальник штаба, комендант Киш.
– Американский корреспондент?
– И он видел.
– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Слыхал такую пословицу?
– Ты к чему это?
– К тому… Давно я за тобой наблюдаю. Не пьешь лишнего. Не вешаешь людей. Не грабишь магазины. Коммунистов не проклинаешь через каждые два слова.
– Ну! – Антал испуганно оглянулся на дверь. – Так что ж из этого? Ты вот тоже… Не больно прыткий на это самое… на грабеж и прочее.
– Но я твердо держу автомат в руках. И знаю, куда надо стрелять.