Жужанна не вскочила, не бросилась на брата с кулаками, не завопила. Спокойно, тихо сказала:
– Оказывается, ты еще и мерзавец.
Ее хладнокровие больше, чем слова, взбесило Дьюлу.
– А ты… ты… – закричал он, и его рука взметнулась над головой сестры.
Он бы, вероятно, ударил ее, если бы не появился отец.
Вошел и не торопился встать между сыном и дочерью. Он защитил ее словом. Посоветовал разъяренному Дьюле:
– Вздумаешь обругать мать или сестру – прощайся с языком.
Дьюла опустил руку, побрел к своему креслу у камина, упал на продавленные завизжавшие пружины. Огонь кровавыми бликами отразился на его лице.
Шандор Хорват подошел к сыну, примостился на подлокотнике кресла.
– В чем дело, профессор? Какие еще темные мысли наводняют вашу светлую голову?
– Не юродствуй! Пожалеешь… И очень скоро. – Дьюла посмотрел на часы. – Может быть, через полчаса.
Жужанна взяла отца за руку, увела к дивану, усадила и сама села рядом.
– Поговори лучше со мной.
– О чем? У тебя тоже наводнение?
– Мне бы хотелось… Я хочу тебе рассказать… Только тебе одному… Понимаешь, это…
Дьюла демонстративно поднялся.
– Мне давно известны твои секреты, я могу уйти.
– На твоем месте я бы молча ушла без этого дешевого трюкачества.
– Ах, так!.. – Дьюла опустился в кресло. – Остаюсь на своем месте и буду шуметь. Тран-бум, трах-тар-ра-рах!
– Ты верен себе, братец!
– Перестань, Дьюла! В чем дело, девочка? – спросил Шандор.
– Папа, я должна тебе сказать…
– Ты уверена, что должна? – Он обнял дочь, заглянул ей в глаза. – Именно сегодня? Сейчас?
– Видишь ли, папа… Не думай, что это дело случая. Это давно началось, а решилось только сегодня.
– В чем дело? Что случилось?
Жужанна молчала, подыскивала слова. Вместо нее заговорил Дьюла.
– Все может случиться в такой день. Сын ваш может быть брошен в тюрьму, а дочь – в объятия этому…
Жужанна с ненавистью, теперь вполне искренней, взглянула на брата.
– В присутствии этого человека мне хочется быть глухонемой.
– Капитулируешь, Жужика! – Шандор тоже с неприязнью взглянул на сына. – В присутствии таких людей надо быть громом и молнией.
– Апа, пойдем ко мне в комнату, поговорим. – Жужа взяла отца за руку.
– Успеем! До вечера много времени.
– Вечером будет поздно. – Жужанна поднялась и ушла к себе.
Дьюла проводил ее насмешливым взглядом.
– Замуж захотела. По ушам видно. Эх, бабы!.. Потоп, пожар, мор, война, революция, а у них одно на уме.
Длинный звонок в прихожей прерывает Дьюлу. Он вскакивает, поправляет перед каминным зеркалом галстук, причесывается, одергивает пиджак и важно, готовый с честью нести мученический венец, идет к двери.
Открыл ее и глубоко разочаровался. Перед ним не работники венгерского АВХ, а приветливо улыбающийся русский полковник танковых войск Бугров, хороший знакомый сестры, частый гость в доме Хорватов.
Дьюла холодно кивнул, поджал губы и отправился на свою позицию у камина. Его сильно знобило, временами бросало в дрожь. У огня он согрелся, перестал стучать зубами.
Несмотря на откровенно негостеприимный прием, Бугров все-таки вошел в «Колизей», поздоровался, спросил, дома ли Жужанна. Он еще неуверенно, с ошибками говорил по-венгерски, но его хорошо понимали.
– Добрый день, товарищ Бугров, – откликнулся Шандор Хорват. – Садитесь! Жужика, – закричал он, – к тебе пришли!
Почти сейчас же в «Колизей» прибежала Жужанна. И она была разочарована, увидев русского полковника. Не по такому гостю томилось ее сердце.
– А, это вы, товарищ Бугров!.. Здравствуйте.
– Добрый день, – ответил он, старательно выговаривая венгерские слова. – Сегодня я заехал немного пораньше, чем обычно: дожди размыли дороги, и в наш лагерь придется добираться кружным путем. Вы готовы?
Жужанна отрицательно покачала головой.
– Сегодня я не смогу проводить занятия. Такой день!.. Извините и передайте мои извинения вашим офицерам.
– Жаль! Отложим занятия до… понедельника. Надеюсь, послезавтра вы войдете в строй.
– Постараюсь, – неуверенно ответила Жужанна.
– Разрешите быть свободным?
– Не смею вас задерживать.
Дьюла с деланной укоризной взглянул на сестру.
– Милая, это на тебя не похоже! Негостеприимно. Садитесь, товарищ Бугров. Хотите кофе?
– Благодарю вас. Я пойду.
– Сигарету?
– Спасибо. Накурился.
– Ой, товарищ полковник, что это? – Дьюла осторожно старинным костяным ножом для разрезки книг снял с мундира Бугрова комок присохшей грязи, с ужасом полюбовался им. – Грязь! Настоящая грязь? Откуда?.. Почему?.. – Не дав ответить, Дьюла воскликнул: – Понимаю! Вы ехали в открытой машине, и вас неблагодарные венгры забросали грязью. Сочувствую, но… Такой день, ничего не поделаешь!
Бугров внутренне вспыхнул, но не позволил себе взорваться.
Жужанна поспешила Бугрову на помощь:
– Дьюла, что ты несешь!
– Жужа, не мешайте брату быть самим собой. Очень прошу вас. – Бугров уже улыбался. И не только милой учительнице венгерского языка, но и надменному, празднующему свою победу Дьюле Хорвату. – Вы очень наблюдательны, профессор! Такой микроскопический комок грязи заметили.
Дьюла не почувствовал удара или сделал вид, что ему не больно.
– Это мой хлеб – наблюдать и запоминать. Я литератор. Забыли?
– Как же! На днях купил сборник ваших стихов.
– Прочитали?
– С грехом пополам.
– Не удивительно. Ведь вы только осваиваете венгерский.
– Шандора Петефи я с радостью читаю даже со своим скромным знанием венгерского, а вот Дьюлу Хорвата…
– Вы Хорвата разругали? Интересно, чем он вам не понравился?
– К сожалению, у меня мало времени и еще меньше охоты для критического выступления.
– Покритикуйте хотя бы кратко. Двумя словами: «Плохо. Ужасно». Ну!.. Прошу вас, полковник.
– Если настаиваете… Темен душевный мир ваших лирических героев.
– Это же естественно, полковник! Ваше солнце, ваша земля, ваш ветер, ваша история – русские. А я… я чистокровный мадьяр. Венгерская лирика не тождественна русской.
– Не согласен! Добрый мир человеческой души одинаково приемлем венгру и поляку, датчанину и русскому.
– Вы хотите сказать, что мои стихи враждебны людям, античеловечны?
– Если бы я так думал, я бы не сумел скрыть своих мыслей.
– Разрешите и мне принять участие в вашей дискуссии. – Жужанна подошла к брату. – Напрасно обижаешься, Дьюла. Я говорю по-венгерски, выросла на венгерской земле, под венгерским солнцем, однако стихов твоих, мягко говоря, не понимаю,
– Это тоже естественно. Молодо – зелено. И, кроме того, ты успела испортить свой венгерский вкус за пять лет пребывания в Московском университете. И сейчас портишь, общаясь с русскими. Кого ты учишь венгерскому языку? Зачем?
– Дурак! – бросила Жужанна и отошла от брата.
– Не согласен! – улыбнулся Бугров. – Дураки не такие слова в подобных случаях говорят. Это очень похоже на политические исповеди деятелей из клуба Петефи, на некоторые статьи в «Иродалми Уйшаг».
– Да, правильно. Так говорим мы, деятели клуба Петефи. И так думает вся молодая Венгрия.
– Любопытно. И давно она так думает?
– С тех пор… как опубликованы материалы двадцатого съезда.
– Совсем интересно. И что же, вас лично уполномочила эта молодая Венгрия выступать от ее имени?
– Полковник, допрашивать меня будут в другом месте. – Дьюла взглянул на часы. – Скажите, сколько еще десятилетий ваши войска собираются пребывать в Венгрии?
– Десятилетий? Не понимаю.
– Это так иногда выгодно – не понимать ясных слов своего собеседника! Если вы не собираетесь пребывать у нас долго, зачем вы изучаете венгерский?
– Ну, хотя бы для того, чтобы отличать добрые слова друзей от злобного лаяния недругов.
– О, вы сразу хватаетесь за гранату, бросаете в лицо оппоненту огонь. Что ж, это тоже естественно, вполне соответствует вашей природе.
Жужанна не вытерпела, снова вмешалась в разговор: