— Я не буду спать с твоим членом во мне.
— Да, черт возьми, ты будешь, — его зубы царапают мою мочку уха. — Я уже говорил тебе. Теперь эта киска принадлежит мне. Как и ты, теперь это моя собственность, и я буду использовать ее по своему усмотрению. Если я хочу, чтобы она согрела мой член, пока я сплю, я так и сделаю. А теперь закрой свои красивые зеленые глаза и засыпай, Риона.
Мои губы приоткрываются, на кончике языка уже готово опровержение, но он прерывает меня, прежде чем я успеваю произнести хоть один слог.
— Сразись со мной в этом, — рычит он. — Я, черт возьми, смою тебя.
После вчерашних событий и сегодняшнего ночного сна я устала. И хотя я не признаюсь ему в этом, есть что-то странно успокаивающее в том, что он похоронен во мне, даже если сейчас это не используется для того, чтобы вышибить мне мозги. Одно за другим я заставляю мышцы расслабиться и погружаюсь в него и в матрас.
— Хорошая девочка.
ГЛАВА 20
Риона
Я по колено смотрю четвертый фильм за день и почти полностью съедаю пакет картофельных чипсов, когда собака, отдыхавшая у подножия моего кресла, поднимается на дыбы и принимает сидячее положение. Внимание Цербера теперь сосредоточено на дверном проеме кинозала. Проследив за его пристальным взглядом, я обнаружила стоящую там блондинку.
Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказала, что она лет на десять-пятнадцать старше меня, красивая и высокая — модельная, красивая и высокая. Ее кремовый наряд напоминает мне то, что носила моя мама. Все чистые линии и утонченность. Я почти уверена, что у мамы есть такие же кожаные слипоны, которые носит таинственная женщина.
— Меня зовут Аннели, — говорит она, не делая попытки пройти дальше в комнату. Ее темные глаза продолжают метаться туда, где сидит Цербер. Интересно, она просто не фанатка собак или она тоже стала жертвой парочки тех «любовных укусов», о которых Эмерик говорил вчера?
Подойдя к краю кожаного кресла, я коротко помахала ей рукой.
— Я Риона.
— Я знаю кто ты, – её голос, в котором есть легкий акцент, который я не могу определить, соответствует тому же выражению, написанному на ее красивом лице. Полный нейтралитет. Ее не впечатляет и не раздражает мое присутствие здесь. — Держу пари, что большая часть города знает, кто ты, и если не знала раньше, то знает сейчас. Когда генеральный директор Banes Corporation объявляет, что женился, люди остановятся и примут к сведению.
Он объявил о нашей свадьбе? Господи Боже, он отправил это в своем еженедельном информационном бюллетене или что-то в этом роде? Я могу только представить, что на самом деле было включено в объявление, но готова поспорить на всю жизнь, что это не совсем соответствует действительности. Эмерик ни за что не сможет обнародовать правду. Можете ли вы представить, как будет звучать это заявление? «Печально известный Эмерик Бэйнс однажды трахнул ирландскую девушку в гигантской птичьей клетке. Должно быть, она произвела чертовски сильное впечатление, потому что неделю спустя он облачает ее в красивое платье и заставляет сказать «Да». Да, и давайте не будем забывать о маленькой детали того, как он отрубает части тела ее брату и ругается по-библейски на заднице ее отца. Пусть они живут долго и счастливо и все такое». Да, нет. Это, хотя и гораздо более интересная история, просто не сработает. Лучше, чтобы общественность и все, кто читал его заявление, поверили любой вымышленной истории, которую он сочинил о нашей свадьбе.
А как же Козловы? Разве Эмерик не ткнул им в лицо, что он украл меня у них и разрушил сделку, которую они заключили с моей семьей? Возможно, я не до конца разбираюсь в запутанных делах этого мира, но это не кажется самой блестящей идеей. Опять же, когда вы столь же могущественны и психически ненормальны, как Эмерик, вам не нужно беспокоиться о возмездии. Хотя я не уверена, является ли этот уровень самоуверенности положительным или отрицательным в данном случае. Люди наверху склонны перестать ожидать нападений или восстаний со стороны своих подчиненных. Ради блага Эмерика, я надеюсь, что он сохранил некоторое чувство смирения, пока пришел к власти.
— Оокей… — тяну я, протягивая руку, чтобы погладить Цербера по макушке. — Ну, тогда ты ставишь меня в невыгодное положение, потому что я боюсь, что не знаю, кто ты.
Она складывает перед собой ухоженные руки.
— Лично мне нравится думать о себе как о управляющем домом мистера Бэйнса. Его своего рода помощница, если хотите, – безошибочный блеск ее карих глаз не остается незамеченным, когда она произносит его имя.
То, как она выбрала фразу, заставило меня приподнять брови.
— А какой титул использует для тебя Эмерик?
Нейтральный взгляд Аннели колеблется, в то время как я вывожу на свое лицо одну из своих хорошо натренированных улыбок.
— Мне жаль. Это все новое, и вся моя жизнь повернулась вокруг своей оси. Я пытаюсь заново понять, что происходит, а что нет. Мне нужно сориентироваться и узнать, кто есть кто. Ты понимаешь, да?
— Конечно, – она наклоняет голову, но ее голос с акцентом теперь явно напряжен. — Официально моя должность — домработница и повар, но я занимаюсь гораздо большим, чем просто готовкой и уборкой. Я держу в доме все, что нужно мистеру Бэйнсу, и выполняю поручения, когда это необходимо. Я также слежу за графиком его мероприятий и выступлений.
Я чувствую, как мои глаза расширяются.
— Ты отвечаешь за уборку всего этого места? Площадь этого пентхауса, должно быть, превышает десять тысяч квадратных футов…
— Семнадцать тысяч пятьсот сорок пять квадратных футов, если точнее, — поправляет Аннели. — И нет. Я не убираю весь дом. Есть еще две домработницы, которые мне помогают. Я отвечаю только за кухню и основную комнату. Мистер Бэйнс не пускает никого в свою личную спальню. Как ты можешь себе представить, человек его калибра должен очень серьезно относиться к своей частной жизни.
Ах. Поэтому, когда он упомянул, что единственные женщины, которые заходили в его дом, работали у него, он имел в виду модель Victoria's Secret и ее команду. Понятно.
Нельзя отрицать тот очевидный факт, что Аннели - красивая женщина, и в сочетании с тем фактом, что она хорошо знакома с пространством Эмерика - пространством, в котором я до сих пор чувствую себя незваным гостем - мне стыдно признаться, что в настоящее время я чувствую приступ ревности, оно бурлит в моем кишечнике. Эмерик и Аннели оба чертовски горячи. Было бы нелогично предположить, что они спали вместе, и я не могу винить Эмерика за то, что у него была жизнь до того, как он решил, что я стану его женой. Это было бы безумием с моей стороны… верно?
Ревность к мужчине, который похитил тебя, а затем принудил тебя выйти замуж, может быть для тебя новым испытанием, Рио, - говорит этот тупой голосок, живущий у меня в голове.
Но не так уж важно, как мы сюда попали, не так ли? Мы уже здесь. Бумаги подписаны, я сплю в его постели, а моя одежда висит рядом с его в шкафу. В конце концов, я замужем за Эмериком. Он мой муж и пообещал мне, что останется верным. Пока он не даст мне повод полагать, что он не выполняет свою часть сделки, а Аннели не будет относиться ко мне с уважением, все будет хорошо.
Я замужем за дураком чуть больше сорока восьми часов, я не могу ходить кругами вокруг этого мужчины. Мужчина, который, я даже не уверена, что мне еще нравится. Как человек то есть. Я не сомневаюсь, что мне очень нравится то, как он заставляет мое тело чувствовать себя. Я еще не уверена, что я чувствую к нему в своей голове. Часть меня считает, что если я действительно позволю себе любить его как личность, это поможет мне быстро развить настоящие чувства к его сумасшедшей заднице. И как бы то ни было, если он будет держать меня взаперти в этом месте, как он это сделал, это превратится в ситуацию Красавицы и Чудовища и заставит меня развить Стокгольмский синдром, но в конце этой истории я не предвижу сексуальности, ворчащего зверя, превращающийся в изнеженного принца.