Было бы так легко просто приподняться на носочках и поцеловать его, но я останавливаю себя.
— Сегодня ты подстрелил моего отца, — говорю я ему.
Как и ожидалось, в его буйных глазах не мелькнуло ни капли раскаяния.
— Да, это так, — подтверждает Эмерик, когда его губы пробегают по моей скуле, а затем по челюсти.
Тепло и желание начинают бурлить в моей нижней части живота.
— Он не уважал мою жену. Ни один мужчина, даже клоун, который тебя вырастил, не имеет права так поступать. Только если они не хотят оказаться подвешенными к моему потолку, пока я творчески орудую ножом.
Без моего разрешения я наклоняю голову в сторону, и его едва заметные поцелуи перерастают в более страстные, когда он начинает переходить к моей шее. Глаза закрываются, и я наслаждаюсь ощущением его губ, прижавшихся к моей пульсирующей точке.
— Ты сбиваешь с толку, — говорю я ему на длинном выдохе.
— Нет, — настаивает он, прижимаясь к моему горлу.
— Все сводится к тому, что я защищаю то, что принадлежит мне или будет принадлежать мне. Мои методы могут показаться немного более... новаторскими, чем те, что большинство считает социально приемлемыми, но мне все равно, сколько крови окрасит мои руки.
Он впивается зубами в мочку моего уха и затягивает там маленькую серебряную петельку, после чего мрачно шепчет:
— Я всегда буду побеждать и всегда добьюсь своего.
— Не похоже, что ты добился своего сегодня, когда оставил в живых моего отца, — констатирую я, проводя пальцами по пуговицам его рубашки.
Мне так и хочется схватить ткань и разорвать ее, чтобы почувствовать его обнаженную грудь.
— Мои дела с твоим отцом еще далеко не закончены. У меня еще много времени, чтобы добиться своего.
Он берет в руки кожаную куртку, которая на три размера мне велика, и стягивает ее с меня. Без всякой осторожности он отбрасывает ее в сторону на парковке. Он поднимает подбородок на охранников, о которых я совсем забыла и которые все еще стоят у лифта. Его рот способен заставить мои мысли стать блаженно пустыми. Мой пиджак и майка отправляются следом, присоединяясь к пиджаку на асфальте.
В одном лишь прозрачном кружевном бюстгальтере, короткой юбке и прозрачных колготках я должна была бы замерзнуть, но вместо этого я горю. Ради него.
Наблюдение за тем, как он выплескивает свою порочность в пабе, зажгло что-то внутри меня, и он знал об этом. Как он мог не знать, какое воздействие он оказывает на меня, когда я бессознательно терлась о его колени?
Есть время и место для возбуждения, и наблюдение за тем, как твой новый муж угрожает патриархам твоей семьи, - неподходящее время. Умом я это понимала, но тело меня не слушалось. Оно просто гудело от жадной потребности, когда Эмерик превращался из холодного и собранного в мрачного и властного. Как будто в нем щелкнул выключатель, когда он полностью сбросил фасад.
В сочетании с раскованной и стремительной поездкой на мотоцикле домой это выглядит так, будто он накачал меня молнией. Кровь в моих венах бьет током. Горячие поцелуи в лицо и шею с открытым ртом только усилили мои ощущения. Если он не прижмет меня к себе в ближайшее время, клянусь, я сгорю.
Я не верю в Бога, но когда руки Эмерика ложатся мне на бедра, я возношу благодарственную молитву, и мой мир кружится. За один вдох я откидываюсь на сиденье дорогого мотоцикла, а Эмерик стоит на коленях позади меня.
— Я хочу, чтобы ты держала руки на месте, принцесса. Не двигайся — приказывает он в тот момент, когда моя юбка вздергивается на бедрах.
Следовать его указаниям несложно, пока по бетонному пространству не разносится отчетливый звук щелчка открываемого ножа. Инстинктивно я начинаю разворачиваться, но его ладонь, обрушившаяся на мою левую щеку, заставляет меня вскрикнуть от неожиданности и остановиться.
—Что я только что сказал?
— Не двигаться.
— Правильно.
На мгновение его рука скользит по месту, по которому он только что шлепнул, и успокаивает боль. Ощущение теплой ладони сменяется легким движением лезвия по позвонкам моего позвоночника.
— Мы же не хотим, чтобы у тебя пошла кровь, правда?
Мой мозг кричит "нет", моя пульсирующая киска умоляет об этом, а мои губы? Мои губы говорят:
— Почему бы и нет? Что такое немного крови?
Если бы не его восхитительно звучащий стон, от которого у меня мурашки по коже, я бы, возможно, на мгновение пожалела об этих нефильтрованных, но удивительно честных словах.
— Ты идеальна для меня, Риона Бейнс, и ты даже еще не знаешь об этом, — простонал он, прижимаясь ртом к изгибу моей задницы.
Я только успела расслабиться от этого легкого прикосновения, как лезвие зацепило ткань моих колготок. От звука разрыва и резкого воздействия прохладного воздуха на мою чувствительную горячую плоть я задыхаюсь. Методично он разрезает ткань, пока единственное, что прикрывает мою попку, - это темно-зеленые стринги.
—Эй! — ругаюсь я, когда кружево тоже срезается с моего тела. — Это был подходящий комплект.
— Они мне мешали, — говорит Эмерик в качестве объяснения. — Я куплю тебе чертов магазин нижнего белья, если это будет означать, что я смогу срезать с твоего тела столько пар кружевных стрингов, сколько захочу.
— Я задержу тебя, чтобы...
Мой язвительный ответ резко обрывается, когда неожиданное и отчетливое ощущение прохладного металла скользит по губам моей киски. Я разрываюсь между тем, чтобы отстраниться или принять опасное положение, в которое он меня только что поставил. Одно неверное движение, и это острое лезвие может задеть что-то важное. Вместо того чтобы сделать что-то из этого, я превращаюсь в кусок камня и замираю. Я даже не смею дышать.
Его движения медленные и очень осторожные.
Я напоминаю себе, что Эмерик часто играет с ножами. Он искусен и точен, когда расчленяет кого-то, и, как ни странно, это знание позволяет мне расслабиться настолько, чтобы выдохнуть. Лезвие движется назад, проходя между моими щеками, пока не достигает копчика и не отходит в сторону. Скользя на несколько дюймов вправо, он проводит им по моей щеке и, когда достигает самой круглой точки моей задницы, острый кончик ножа пронзает кожу. Это быстрая и острая боль, от которой я задыхаюсь. Она жжет больше, чем что-либо другое, но его язык, проводящий по маленькой ранке, успокаивает ее, пока я не чувствую только тепло.
От того, что в любой момент он может причинить мне боль, если захочет, у меня дрожат колени, сердце колотится, а из киски течет. Я уже давно перестала испытывать стыд за реакцию своего тела. Когда ты играешь в салочки с поездом, твоя жизнь находится в твоих собственных руках, но сейчас я отдала все в руки Эмерика, и это совсем другой вид страха.
— А Найл говорил, что у тебя не будет крови, — зловеще замечает Эмерик. — Твоя ярко-красная кровь на фоне бледной кожи — это прекрасно, принцесса.
— О Боже…
Я не могу сдержать стон, который вырывается из моего горла, когда я опускаю голову, чтобы она повисла между плеч, но когда его губы снова касаются того места, которое он разрезал, в то же время я чувствую что-то чужое у своего входа, моя шея сразу же поднимается вверх.
—Что...
— Шшш... ты такая хорошая девочка, — успокаивает он, свободной рукой проводя от моего бедра к бедру.
Я снова не дышу, когда он вводит прохладный металл внутрь всего на дюйм, а затем втягивает. Он делает это несколько раз. Только на пятый раз я понимаю, что он дразнит меня не лезвием, а рукояткой. Как только я расслабляюсь, он проталкивает его глубже, пока я не задыхаюсь.