— Эмерик не согласится с этим мнением, — предупреждаю я брата через плечо Богдана.
— Мы не беспокоимся о Бейнсе, — огрызается Богдан. — Его дни на вершине сочтены. Мы придем за ним, — от поглаживания моего лица он переходит к длинной косе, свисающей по спине. Он наматывает сплетенные пряди на ладонь и тянет. Моя голова с силой откидывается назад, и мое горло оказывается открыто для него. Я борюсь с покорной позой, которую он мне навязывает, но все, что мне удается сделать, — это заставить его сильнее дергать меня за волосы. Кости в моей шее достигли предела. Моя шея физически не может отходить дальше, но он все равно тянет. — Вот почему мы здесь. В любом случае ты будешь принадлежать мне по праву, но я даю тебе возможность облегчить себе жизнь. Если ты добровольно уйдешь отсюда с нами сегодня вечером, я не стану наказывать тебя слишком строго за то, что ты добровольно раздвигала ноги для Бейнса все эти недели. Но если ты решишь остаться на его стороне, как послушная шлюха, я позабочусь о том, чтобы ты пожалела об этом, когда мы уничтожим его, а ты останешься без защиты, — когда он изучает мое открытое горло, кажется, что он представляет, каково это — провести по нему лезвием. — Тогда ты будешь всего лишь сладким фруктом, созревшим для сбора.
Думаю, это рефлекс, когда мой взгляд устремляется туда, где за спиной Богдана стоит мой брат. Из двух зол, находящихся в комнате со мной, Тирнан — более безопасный вариант, и, думаю, именно поэтому я обращаюсь к нему за помощью. Это жалко, и если я выберусь отсюда, то найду время, чтобы испытать стыд за это.
— Я никуда с тобой не пойду, — выдавливаю я из себя.
Улыбка, которая может стать причиной ночных кошмаров, растягивает уголки его рта.
— Как я уже сказал, я предпочитаю женщин, в которых есть бой, — он наклоняется ближе, чтобы прошептать мне на ухо. — Думаю, мне просто нравится выбивать это из них. Ничто не заводит меня сильнее, чем когда они в конце концов умоляют спасти им жизнь.
Ужасающая улыбка исчезает и превращается в жидкую ярость, когда он отступает назад, и я с рычанием говорю:
— Пошел ты, — а затем плюю ему в лицо.
Рука, как тиски, обвивает мои волосы, он тянет меня за косу и кружит. Непробиваемый металл полки врезается в мою грудь и бедра, когда я ударяюсь о нее. Кости кричат от боли, и мне едва удается проглотить свой крик.
Вся длина передней части его тела вдавливается в мою спину, заставляя меня понять, какое воздействие я оказываю на его тело. Мое дыхание замирает в груди, и каждый мускул в моем теле становится мучительно жестким.
О Боже… страх, который я испытывала, когда Эмерик инсценировал мое похищение, меркнет по сравнению с тем, что сейчас обхватывает когтистой рукой мое сердце.
— Богдан. Это было не то… — предупреждение брата прозвучало как раз в тот момент, когда безумно громкий и высокочастотный звонок прорезал неспокойное пространство. Лампочки на потолке и над дверями вспыхивают с каждым гудком, бьющим по барабанным перепонкам.
Пожарная сигнализация. Кто-то включил пожарную сигнализацию.
Несмотря на то что руки Богдана все еще на мне, я успокаиваюсь, и в груди поднимается тяжесть. А потом я начинаю смеяться. Я смеюсь, потому что знаю, кто за этим стоит, и знаю, что это значит.
— Вы в жопе, — говорю я паре мужчин, стоящих у меня за спиной, в перерывах между хихиканьем. Русский держит меня за волосы, не давая повернуть голову. Чтобы убедиться, что они слышат меня, не обращая внимания на собственное беспокойство и оглушительный шум, я повышаю голос и повторяю: — Вы так невероятно трахнуты!
— Нам нужно двигаться, — кричит Тирнан своему новому спутнику. — Оставь ее пока здесь. Мы заберем ее позже. Как мы и говорили…
— Хватит болтать! — в тревоге кричит о своем требовании Богдан.
Эмерик идет за мной.
ГЛАВА 33
ЭМЕРИК
— Итак, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку, мистер Бейнс? — улыбка Роберта Холлоуэя так хорошо отрепетирована, что от нее веет напускной неискренностью.
Он ничем не отличается от других политиков, с которыми мне пришлось столкнуться во время моего восхождения на вершину. Они восседают на своих высоких пьедесталах и изображают из себя морально высших людей, которые не посмеют запачкать руки. На самом же деле они такие же коррупционеры, как и я. На протяжении четырех поколений Холлоуэи скрывали свою порочность за блестящей завесой религии и симулируемого альтруизма. Но я знаю правду и знаю, как им удавалось так долго обладать политической властью.
Его улыбка сходит на нет, когда я безучастно смотрю на предложенную им руку. Он изо всех сил старается это скрыть, но трепет, который он испытывает в моем присутствии, очевиден как день. То, как он моргает чаще, чем нужно, а его горло подрагивает, выдает его.
Роберт строил и развивал свою политическую карьеру с тех пор, как бегал за студентками в колледже. Можно подумать, что после стольких лет он стал более искусным в сдерживании своих эмоций. Жалко. И этот парень хочет управлять страной?
Изначально я был приятно удивлен, что у него хватило смелости подойти ко мне после того, как Риона отлучилась в туалет. Но мое удивление уже превратилось в пепел, и теперь мне просто не до смеха. Скоро должна вернуться моя жена, и как только она вернется, мы разнесем этот политический ларек с мороженым.
Я ухмыляюсь, когда он неловко возвращает руку на бок.
— Я бы не стал задерживать дыхание, Робби, — говорю я ему, небрежно засовывая руки в карманы брюк. — Я не заинтересован в том, чтобы итальянская мафия Западного побережья оказалась в овальном кабинете. Вы же понимаете, как это может негативно сказаться на мне и моих личных интересах, не так ли?
У меня ушло почти десять лет на то, чтобы зацепиться за игроков в правительстве Соединенных Штатов. Как и все остальное, что я делаю, это была тщательная игра в стратегию и планирование. Я тщательно расставлял людей на властных постах, чтобы они служили мне и моим целям. Если ходячая, говорящая кукла Кен, стоящая передо мной, окажется в Вашингтоне, он здорово испортит то, на что у меня ушли годы. Особенно если ему на ухо настучат итальянцы, выклянчивающие у Холлоуэев услуги, которые они собирали все эти годы.
Роберт откашлялся, а затем изобразил фальшивую усмешку, в то время как его темно-синие глаза метались по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушал мои слова.
— Мистер Бейнс… если вы намекаете, что я не просто преданный муж и отец, а скромный слуга Соединенных Штатов Америки, то вы сильно ошибаетесь, — он подходит ближе и тихо добавляет: — Ради всего святого, я не член мафии.
— Мне уже наскучило это общение, — с досадой вздыхаю я. — Использовать линию компании в отношении меня — это не только ошибка, но и колоссальная трата нашего времени. Ты знаешь, что я за человек, а я знаю, что ты за человек. Давай просто пропустим ту монотонную часть, где мы притворяемся, что не знаем, хорошо? — я уже увидел то, ради чего пришел сюда сегодня вечером, и теперь готов забрать свою жену домой. Того, что я попробовал с ней перед отъездом, было недостаточно, чтобы насытить меня. Этого никогда не бывает достаточно. В итоге я всегда хочу ее больше. — Холлоуэи и преступная семья Валентино сосут друг у друга члены уже почти сорок лет. Это не секрет.
Лицо Роберта напрягается и сжимается вокруг глаз и рта. Его блестящий лоб не вздрагивает, но это нормально для него. С такого близкого расстояния видны крошечные шрамы возле ушей, оставшиеся после подтяжки лица много лет назад.