— Что скажете, Найл и Игорь? — весело спрашиваю я отцов, натягивая рукава рубашки на предплечья.
У меня есть другие планы на Богдана Козлова, но заставлять его слушать, как заживо истлевает его отец, кажется мне декадентским развлечением для его собственной смерти.
— Как вы думаете, вы проживете достаточно долго, чтобы замерзнуть до смерти? Я очень надеюсь, что вы оба, потому что мне бы очень не хотелось, чтобы наше совместное время так оборвалось.
Покрутив лезвие между пальцами, я останавливаюсь у кровати Игоря.
— Кто хочет пойти первым?
ГЛАВА 41
РИОНА
Одна неделя спустя.
Ветер воет на частной взлетно-посадочной полосе и развевает мои распущенные волосы по лицу и плечам. Еще обидно рано, и утреннее небо только-только начинает оживать красками по мере захода солнца. Я могла бы быть дома, уютно устроившись в нашей постели, но для этого мне нужно было быть здесь. Эмерик пытался уговорить меня остаться. Я не слушала его.
Я должна довести дело до конца.
Дверь частного самолета открывается, и через мгновение в дверном проеме появляется знакомая широкая фигура. Он спускается по трапу и в одиночестве идет по асфальту. Вооруженной охраны, которую, как я знаю, он привел с собой, нигде нет. Я не уверена, делает ли он это в знак доброй воли или глупо полагает, что мой муж больше не представляет для него угрозы, потому что в прошлый раз они расстались на относительно мирных условиях.
Теплая рука Эмерика обхватывает мою, гораздо более холодную, и ободряюще сжимает. Все будет хорошо.
За последнюю неделю все стало лучше. Спокойствие. Проспав более пяти часов на диване в кабинете Эмерика в Тартаре, я еще пять ждал, пока он появится из подвала. От него веяло хаотичной энергией, которой я никогда раньше в нем не видел, и он был весь в крови. Когда-нибудь я спрошу его, как он покончил с их жизнями, но пока я этого не сделал. Может быть, когда шок от того, что случилось с Тирнаном, ослабнет, я найду в себе смелость спросить. Количество крови на моем муже говорит о том, что это было жестоко, и это все, что мне нужно знать. Сейчас я довольствуюсь тем, что не знаю всех подробностей.
Я знаю только одно: душевный покой от осознания того, что они больше не представляют для нас угрозы, был бесценен. Хотя мир был, было и горе. Я не оплакивала жизнь своего отца и Тирнана. Они не заслужили от меня такого количества энергии и душевного пространства, но маленькая девочка, которая все еще живет во мне, оплакивает потерю того, что могло бы быть. В другой жизни я могла бы родиться в семье, которая любила бы и ценила меня, и представление о той идеалистической жизни - это то, о чем стоит скорбеть. Маленькая девочка скорбит о том, что все никогда не изменится и не станет лучше. Ей грустно, что все так обернулось, и ее семья оказалась разрушенной.
Может, я и не родилась в любящей семье, но я могу ее создать, и это дает мне надежду на будущее. Будущее, которое я разделю с ним.
Эмерик ведет меня вперед, чтобы поприветствовать новоприбывшего.
— Тадхг.
— Эмерик.
Мы используем имена, это хороший знак.
Перед нами стоит мой дедушка, как всегда невозмутимый в своем костюме-тройке из твида. Несмотря на семичасовой перелет из Дублина, на нем нет ни единой морщинки. Он мог бы быть зол и расстроен из-за того, что его так скоро вызвали обратно в Штаты, но он выглядит совершенно нейтральным.
Небрежно сложив руки за спиной, Тадхг переводит взгляд на меня, и его наблюдательный взгляд задерживается на исчезающих темных кругах вокруг моих глаз. Помимо сотрясения мозга, которое я получила от удара Тирнана по затылку, я получила еще и пару черных глаз. Они появились примерно через двенадцать часов после всего этого испытания.
— Риона, я рад видеть, что ты поправилась.
Хотелось бы верить, что он это имеет в виду, но опыт общения с моей кровной линией заставляет меня с сомнением относиться к его добрым словам.
— Ее почти не стало, благодаря твоему таракану-внуку.
От яда, прозвучавшего в голосе Эмерика, у меня по позвоночнику пробежали мурашки.
Дедушка беспокойно переминается с ноги на ногу.
— Да, мы с бабушкой были потрясены, узнав, что произошло между вами. Поведение Тирнана мы бы никогда не одобрили, — говорит он мне с выражением искреннего сочувствия на лице.
— Как его развратное поведение оставалось незамеченным так долго, ума не приложу.
— Это не было незамеченным, — спокойно возражаю я.
— Это намеренно игнорировалось, потому что Тирнан был золотым ребенком, и мои родители возводили его на неприкасаемый пьедестал. Они снова и снова говорили ему, какой он особенный и что весь мир принадлежит ему. Он не мог ошибиться. Никого не должно шокировать, что он воспринял это буквально.
К моему полному удивлению, дед кивает головой в знак согласия.
—Ты права . Его воспитание настроило его на неудачу.
Не находя слов, я лишь смотрю на стоящего передо мной человека.
— Провал, — медленно повторяет Эмерик, словно пробуя это слово на язык.
— Это то, что мы называем почти изнасилованием собственной сестры в наши дни? Неудачей? — он издает тихий звук, качая головой.
— Нет. Это не было гребаным провалом. Тирнану повезло, что моя жена разобралась с проблемой до того, как у меня появился шанс добраться до него, потому что я бы медленно и методично разобрал его на части, а потом заставил бы его съесть кусочки.
Все мы, стоящие здесь, знаем, что он имеет в виду каждое свое слово.
Тадхг прочищает горло.
— Вполне понятное наказание. Я бы точно так же отреагировал, если бы кто-то попытался навязаться моей жене.
—Рад, что мы согласны, — говорит ему Эмерик, в его тоне все еще слышится презрение.
— Давайте перейдем к тому, зачем вы здесь, чтобы мы могли продолжить наш день. Тебе предстоит долгий полет в Ирландию, а у нас с Рионахом есть дела поважнее, чем болтовня на асфальте.
Мой дед склоняет голову.
— Согласен.
Эмерик поворачивается к трем внедорожникам, припаркованным у ворот аэродрома, и делает быстрое движение свободной рукой. Йейтс, который за последнюю неделю стал основным охранником Эмерика, отодвигает заднюю дверь, к которой он небрежно прислонился, чтобы открыть ее. Он ждет, пока человек появится внутри.
Моя мама, Имоджен, вылезла из черного автомобиля, выглядя более растрепанной, чем я когда-либо ее видела. Ее привычные рыжие волосы собраны в узел и спутаны на одной стороне головы, а кремовый свитер застегнут спереди неправильно и неаккуратно. Обычно она может ходить на каблуках так, словно родилась в них, но сейчас, когда Йейтс ведет ее к нам, она двигается, как новорожденный теленок, который учится ходить.
На недовольный вздох моего деда Эмерик бросает на него скучающий взгляд.
— Учитывая ее нынешний вид, я понимаю, как вы могли подумать, что причина в нас, но могу вас заверить, что ваша дочь была в полной безопасности, пока находилась под нашей опекой. Единственный человек, который виноват в этом горячем беспорядке, - это она сама. Как вы понимаете, она не очень хорошо перенесла потерю супруга и сисястой малышки. По ней этого не скажешь, но, черт возьми, у этой женщины есть несколько труб. Она кричала почти шесть часов подряд. В конце концов нам пришлось дать ей успокоительное, чтобы мои люди могли побыть в тишине и покое.