Однако же к этим различиям быстро привыкаешь, новизна непривычных ощущений исчезает, в то время как любовь и тепло давних привязанностей никуда не денутся, а потому многие и возвращаются к тому, с чего начинали. Как правило, никто не бросает семью ради каких-то разбитных официанток и тому подобной сомнительной экзотики. Большинство вступает в связи с друзьями и коллегами, с людьми своего круга. Они ищут новизну не столько в окружающем мире, сколько в самих себе.
Почти час я провел в тихой, аккуратно прибранной кухне и по зрелом размышлении пришел к выводу, что и мне хотелось ненадолго ощутить себя другим. Я поднялся наверх, предупредил сына, что ухожу отправить письмо, и устремился в ночь.
Был десятый час вечера, уже стемнело. Погода стояла самая осенняя, а меня всегда радовало это время года. Наверное, это как-то связано с воспоминаниями о школьных или студенческих годах, когда палая листва служила своеобразным вестником восхождения на новую ступень жизни.
Я отправился не прямо к дому незнакомки, а пошел кружным путем, непринужденно шагая по пустынным ночным тротуарам, между фонарями, которые сеяли желтый свет.
Меня переполняло… нечто. Да, я чувствовал себя глуповато, но ощущал и некую вовлеченность. В данный момент я не редактировал чужие тексты. Не вез Оскара в школу или из школы. Не слушал рассказы Хелен о ее работе. Происходящее относилось только ко мне.
В конце концов я очутился на перекрестке с нужной мне улицей. Остановился и поглядел по сторонам, оценивая дорогу иначе, уже не просто как путь к кафе, где я покупал свой утренний кофе латте.
Улица оканчивалась — или прерывалась — воротами, не пропускавшими посторонние автомобили, поэтому вокруг было очень тихо. Если кто-то и мог сюда вдруг подкатить, то лишь обитатели соседних домов.
Я остановился на противоположной стороне улицы и посмотрел на дом, в котором жила незнакомка, ярдах в двадцати через дорогу. На втором этаже тускло светилось одинокое окно — наверняка спальня. Свет поярче горел в цокольном этаже, где, похоже, сосредоточилась жизнь.
Сердце у меня забилось часто и тяжело. Тело и разум словно бы внезапно осознали, что поведение хозяина изменилось, что сам он соскочил с наезженной колеи и занялся чем-то новым.
Я перешел улицу. Медленно зашагал по противоположному тротуару, мимо дома. Не останавливаясь, покосился вправо и книзу.
В цокольном этаже виднелось одинокое окно, сверху наполовину затянутое приспущенной шторкой. На ходу, за три-четыре секунды, я успел заметить лишь зеленый ковер на темных половицах и какую-то картину на стене. А вот людей — точнее сказать, ее — там не было.
Я направился дальше, дошел до ворот, перегородивших улицу, постоял там немного и тронулся в обратный путь.
На этот раз мне, ободренному отсутствием признаков жизни, удалось получше разглядеть картину с изображением какого-то рыбацкого селения на скалистом берегу. Даже на расстоянии был заметен грубоватый стиль исполнения, который явно свидетельствовал о том, что художник не стремился воплотить на холсте радости жизни на берегу. Во всяком случае, у меня не возникло желания провести отпуск в этом местечке.
Потом я снова прошел мимо дома.
Да, я прекрасно понимал, что делать этого не стоит. Рано или поздно человека, околачивающегося на маленьком участке улицы, увидят обитатели ближайших домов и, разумеется, поведут себя по-соседски, то есть, как и полагается, вызовут полицию.
Тут меня осенило. Я вытащил из кармана мобильный, открыл его, приложил к уху и побрел по улице.
Как мне представлялось, теперь я выглядел, как один из тех, кого если и замечают, то лишь мельком, — человек, живущий своей неведомой жизнью, говорящий по телефону с неведомым собеседником о делах, которые навсегда останутся неведомыми для окружающих. По моему убеждению, это на несколько минут служило мне надежным прикрытием.
Я словно бы в рассеянности сошел с тротуара на пустынную дорогу, зашагал по ней, всем своим видом показывая, что не вижу ничего вокруг, занятый телефонным разговором, тем не менее неуклонно приближаясь к нужному мне дому. Минут через пять я снова ступил на тротуар у подъездной дорожки дома.
И остановился в нерешительности.
В комнате цокольного этажа кто-то был. Она показалась лишь на мгновение — и я точно знал, что это была она, потому что заметил длинные каштановые волосы, — в самой середине комнаты, а потом направилась к двери.
Вернется ли незнакомка? И почему она вошла, судя по всему, в гостиную, чтобы сразу оттуда выйти? Может быть, она там что-то забыла — книгу или журнал, — а теперь устроилась на кухне, вне пределов моего обзора? А может, она и собиралась провести вечер в гостиной, а на кухню ушла за оставленной там вещью и сейчас придет?