Не отрывая телефона от уха, я медленно повернулся, неторопливо, с ленцой отошел на несколько ярдов и снова направился к дому.
Теперь меня покинули смущение и неловкость. Мне просто хотелось посмотреть. Я замер на тротуаре, и у меня перехватило дух.
Незнакомка вернулась.
И не просто вернулась. Она садилась. Не на диван — его край виднелся в углу окна, — а прямо на ковер. Спиной ко мне. Густые волосы ниспадали ей до талии. От волос Хелен они отличались не только цветом, но и длиной; вот уже несколько лет, как Хелен предпочитала короткую стрижку, которую было легче укладывать по утрам.
Незнакомка сидела, чуть склонившись, как если бы на полу перед ней что-то лежало. Мне стало очень любопытно, что там. Может, это свежий номер «Гардиан», излюбленное чтиво всех благомыслящих людей (и рефлективных либералов) в этой части Северного Лондона? А может, это какой-то журнал, которого я никогда не читал и о котором в жизни не слышал? Или книга, которая мне понравится?
Я сделал осторожный шажок вперед, почти забыв о прижатом к уху телефоне.
Изменившийся угол обзора позволил мне разглядеть ее локти, выглядывающие по обе стороны торса. Высоковато для чтения, хотя на расстоянии трудно судить.
От нервного напряжения зудела кожа на затылке и шее. Я огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости. Тротуары оставались безлюдными, свет фонарей лужицами разливался по тишине и пустоте.
Я снова уставился в окно. Незнакомка шевельнулась, и я увидел что-то еще. Сначала показалось, что это книга или журнал, но, присмотревшись, я сообразил, что это такое. Пластиковый пакет.
Красный пластиковый пакет.
Но разве еду распаковывают в гостиной? Ну, может быть, некоторые так и делают — и вот эта странная связь с первым намеком на существование незнакомки (появление ее заказа на моей кухне, точно в таком же пакете) заставила меня сделать еще один шаг вперед.
Под ноги я взглянуть не удосужился. Нога задела пустую жестянку кока-колы у невысокой ограды палисадника перед домом незнакомки. Жестянка с дребезгом прокатилась по тротуару и грохнула о стену.
Я замер, не отрывая глаз от окна.
Незнакомка, резко обернувшись всем телом, уставилась за стекло.
Содержимое красного пластикового пакета полукругом вывалилось на пол. В руках незнакомка держала не газету, не книгу и не журнал. В одной руке она сжимала надкушенный сырой стейк, а в другой, поднесенной ко рту, виднелся комок мясного фарша, тоже сырого. Нижнюю половину лица покрывала кровь. Зрачки широко распахнутых глаз были либо очень расширены, либо сами радужки были непроглядно черными. Линия роста волос надо лбом начиналась на два-три дюйма выше обычного, а в очертаниях висков было что-то неестественное, раздутое, чрезмерное.
Пару секунд мы глядели друг на друга. Изо рта незнакомки вывалился полупрожеванный кусок мяса, прямо ей на платье. Она что-то сказала, точнее, прорычала. Не знаю, что именно, — нет, не из-за разделявшего нас расстояния или стекла. Произнесенное не походило ни на какой известный мне язык. Она как-то слишком широко раззявила рот, что еще больше подчеркнуло странную шишковатую форму ее висков.
Я так быстро отпрыгнул на несколько шагов, что едва не упал. Последнее, что я видел, было ее лицо, зашедшееся криком.
В ее словах было слишком много гласных, и следовали они каким-то недобрым порядком.
С другого конца улицы донесся какой-то звук. Резко обернувшись, я увидел, как из-за угла, ярдах в пятидесяти от меня, выходят двое. Они прошли под уличным фонарем, один чуть повыше другого. Тот, что пониже, был в каком-то длинном одеянии, чуть ли не эдвардианском{178}. Этот человек — если, конечно, он был человеком — заметно горбился.
В сиянии фонарей было четко заметно, что верхушки голов у обоих слишком широкие.
Я бросился наутек.
И бежал до самого дома.
Того самого парня из службы доставки я пока не видел. Впрочем, мы с ним наверняка еще встретимся, но к тому времени он и не вспомнит о случае с банкой тушенки. В обыденной жизни такие вещи быстро забываются.
А в остальном все идет своим чередом. Мы с Хелен по-прежнему близки, питаем друг к другу теплые чувства и заботимся о сыне, который пока еще далек от подросткового возраста и не превратился в юного монстра. Я все так же работаю в своем кабинете, изучаю присланные мне наборы чужих слов, вношу в них мелкие изменения, проверяю, все ли в порядке, и вкладываю в тексты частичку себя, добавляя едва заметные отличия.