— Он жжется! У него в руках что-то.
Не давая никому опомниться, Рийк развернулся и рванулся с обрыва, увлекая меня за собой. Что произошло, я осознала только в момент падения. Успела подумать, что есть гораздо более приятные способы двойного самоубийства, и тут же, ударившись об воду, потеряла сознание.
Впрочем, пришла в себя я достаточно быстро. Меня волокло ревущим ледяным потоком. Только благодаря крепко держащему меня Рийку, мне удавалось держать голову на поверхности и не захлебнуться. Нас несло с огромной скоростью. Я чувствовала, что он выбивается из сил, пытаясь хоть немного приблизиться к берегу. Где-то впереди была Сеть, об которую нас неминуемо размажет, если мы срочно не повернем. Я пыталась сказать ему, чтобы он меня отпустил: вдвоем не спастись точно. Но в таком грохоте он ничего не слышал.
Нам повезло: давно не было дождей, и Навильо изрядно обмелела. Нас выкинуло на мелководье, и, помогая друг другу, мы сумели кое-как выбраться в прибрежные камыши. Напоследок оступившись, я хорошенько проехалась лицом по мокрым камням и свалилась бы обратно, если бы Рийк вовремя не ухватил меня за шиворот и последним рывком не выволок из воды.
Я долго кашляла, сплевывая мутную речную воду. Несмотря на жаркую погоду, никак не могла согреться, зуб на зуб не попадал. Оглядевшись и примерно сообразив, где мы находимся, я собралась обрадовать Рийка, что идти домой отсюда не менее двух часов и пора бы уже трогаться, так как скоро стемнеет.
— Прогулка получилась крайне познавательная. Но ты не находишь, что пора бы уже и честь знать?
Он мне не ответил, продолжая лежать в той же позе, какую принял, выбравшись на берег. Обеспокоенная, я подобралась к нему ближе. Повязку его смыло, свежий шрам казался красной пиявкой, прилипшей к коже. Единственный глаз закатился под веко, губы были крепко сомкнуты, а пальцы судорожно впивались в землю.
Сначала я не догнала, что с ним. Испугавшись, что он наглотался воды, потрясла за плечи. Рийк изогнулся дугой и закричал, и такая боль была в этом крике, что я порядком струхнула. Но зато догадалась, что, видимо, наступил приступ. Он рассказывал, что с ним такое бывает, и предупреждал, чтобы мы не боялись: для окружающих он не опасен, лишь для себя. Рийк бился о землю, а я размышляла, как все невовремя происходит в этом мире. Потом мне стало стыдно, и я положила его голову себе на колени — всяко мягче, чем о камни затылком биться. У меня все болело и ныло, особенно лицо — было такое ощущение, что по нему наждачкой прошлись. Правый глаз заплыл и практически ничего не видел. А Рийк все кричал, да так жалобно и жутко…
Спустя пару часов, когда у меня затекло все, что только можно, и я всерьез начала подумывать о быстром и безболезненном способе убийства или самоубийства, приступ наконец отступил. Рийк перестал кричать, дыхание его выровнялось. Опустив взгляд, я встретилась с его глазами. Они были виноватыми.
— Все было очень плохо?
Я пожала плечами.
— Ну, скажем прямо, так себе денек.
— Мне очень жаль: доставил тебе столько проблем.
Он попытался подняться и тут же рухнул обратно. Освободившись от груза его головы, я принялась разминать задеревеневшие конечности.
— Ну да, я уже жалею, что вытащила тебя из того подвала. Ведь если б не ты, я бы уже лежала мирным холодным трупиком на дне Навильо. А у трупов, как известно, никаких проблем нет.
— Если бы не я, ты бы не прыгнула.
— Прыгнула. Не до, так после того, что со мной сделал бы Кото. Так что на этот раз ты меня спас, а не наоборот. Ну, ладно, хватит трепаться! Нам давно пора домой.
Он снова попытался подняться, и на этот раз с моей помощью ему удалось принять вертикальное положение. Он даже сделал пару шагов, опираясь на меня, прежде чем снова завалиться.
— Нет, дружок, так мы и к завтрашнему вечеру не доберемся.
Он молчал, опустив голову.
— Давай я сгоняю домой. И пришлю за тобой Тротто с телегой — он неплохо знает эти места.
— Ты права, я не в силах сейчас никуда идти.
— Ну, вот и хорошо, отдыхай и не вздумай никуда отсюда деться.
На всякий случай я оторвала от низа рубашки лоскут и повязала им голову Рийка — платок был безвозвратно утерян в пучине.
— Слушай, последний вопрос: скажи, у меня с лицом совсем беда? Я ощупала, но полную картину ущерба не получила.
Он неопределенно хмыкнул.
— Понятно. Дома мне точно кранты.
Я бежала, пока легкие не запылали, а затем, отдышавшись, бежала снова. Думаю, уложилась в рекордно быстрый срок. Меня подгонял страх, что Рийка могут случайно обнаружить посторонние или, не дай бог, хозяева решат прогуляться ночью по берегу Навильо. И хотя я понимала абсурдность подобных мыслей, но успокоиться не могла.
Матушка встретила меня у ворот. Спросила, где Рийк, и облегченно выдохнула, когда, с трудом прорываясь сквозь сбившееся дыхание, я рассказала о его местоположении. Она кликнула брата, и втроем мы споро впрягли Лучию в телегу. Я порывалась поехать с Тротто, но матушка сказала, что до Посвящения я еще раз выйду из дома только через ее труп. На такую жертву я пойти не могла.
Пока мы сидели в ожидании Третьего, я со всеми подробностями рассказала ей о произошедшем.
Матушка была возмущена до глубины души.
— Какой ублюдок, простигосподи! Завтра же пойду жаловаться на него хозяевам.
— Не надо! У Рийка что-то с руками было, думаю, он Кото обжег. Сам Кото про это ни за что не расскажет, но если пойдет разбирательство…
— Ладно-ладно, я поняла. Но неужели он так и будет ходить безнаказанным? А если еще делов наворотит?
— Не переживай: я шепну, кому надо, и его быстро отучат такими вещами заниматься.
— Веспа!
— Это будет гораздо действеннее, чем выволочка от хозяев, поверь.
Больше всего матушку расстраивало состояние моего лица. Я тоже, честно сказать, взглянув в зеркало, испытала шок. Всю правую сторону украшал иссиня-лиловый синяк, глаз заплыл окончательно. Несколько глубоких ссадин, в том числе и на носу, дополняли картину. Матушка охала и ахала, рассматривая меня со всех сторон, и наконец изрекла:
— Ну что ж, от платья ты себя избавила. Если ты в таком виде в него вырядишься — будет не дань традициям, а прямая насмешка над ними.
Уже под утро вернулся Тротто. Я чуть не поседела, когда он зашел в комнату один. Брат поспешил меня успокоить:
— Спит он. Я его в телеге во дворе оставил — жалко будить было. Тем более что серьезных травм у него нет, только синяки и царапины.
После его слов меня наконец отпустило, и я почувствовала, как вымоталась за этот чертов длинный вечер и ночь.
В день Посвящения я встала очень рано. Долго пыталась хоть как-то замаскировать красоту на лице, но под конец плюнула и стерла весь слой косметики, что успела наложить.
Обычно в центр, где проходит церемония, посвящаемого ведут ближайшие родственники. Ведь это последний день, когда они еще живут под одной крышей, последний день детства — и радость, и печаль. Просить матушку о таком позоре я не могла, поэтому решила улизнуть из дома до ее пробуждения. Но стоило мне спуститься вниз, как стало ясно, что все мои старания вести себя как можно тише были напрасными. Почти вся семья была в сборе, разве что самых младших будить не стали. Рийк укачивал маленькую, а матушка и Тротто, празднично наряженные, явно собирались пойти со мной. Я так растрогалась, что чуть не разревелась.
Мы брели по утреннему праздничному городу. Эту особую атмосферу я помню по прошлому году: тогда мы провожали Старшего. У него имелось приглашение от дома Агру, и в самой процедуре Выбора участвовать было не нужно, но остальной ритуал следовало пройти полностью.
Сердце Милана окружала высокая стена. Здесь заканчивались владения людей и начиналась вотчина хозяев. Некоторые из них, правда, предпочитали жить ближе к нам, в белых виллах, равномерно рассыпанных по аркху.