— Все в порядке. Госпожа там такой спектакль устроила — жаль, ты не видел!
Рийк внезапно ухватил меня за плечи и, притянув к себе, уткнулся лбом в шею. От него исходили волны страха и тоски. Я испугалась, что это преддверие очередного приступа, но кокон, намертво опутавший его, прорвался не болью, а слезами.
Я гладила его по голове, как маленького, приговаривая:
— Ну, тише, тише. Уже все хорошо. Завтра мы решим, что делать дальше. Обязательно придумаем.
Он отстранился, смущенно вытер глаза.
— Глупо, да? Разревелся, совсем как ребенок.
— Да брось ты! Я бы на твоем месте вообще с утра до вечера рыдала, с редкими перерывами на поесть. Ты что, все это время так и сидел? Затекло, наверное, все? Давай помогу тебе на кровать перебраться.
Я встала и потянула его за собой. Он с трудом поднялся на ноги, держась за мою руку.
— Спасибо тебе.
— Ну, сегодня я точно не главный спаситель. Надо благодарить не меня, а госпожу миин’ах.
— Да, я слышал. Она действительно ловко придумала. Единственная, пожалуй, тема для гельмы, которая точно не вызовет подозрений.
Он дошел до кровати и залез под одеяло, откатившись к самой стене. После чего вопросительно посмотрел на меня.
— Что?
— Ты можешь остаться здесь? Пожалуйста.
Я задумалась. По идее я уже не считалась ребенком, и спать с представителем противоположного пола на одной кровати было не совсем правильно. Но никакие новые эмоции после прохождения барьера меня не посетили. Решившись, я забралась к нему, устроившись, правда, поверх одеяла и на приличном расстоянии.
— Ты меня боишься? Скажи, я совсем урод? Без глаза, со шрамом на пол-лица…
— Не знаю — я же тебя другим не видела. Знаешь, в детстве я читала книжку, и в ней были такие злобные, но сильные дядьки — назывались они пиратами. У них были корабли, на которых они плавали по морям, а еще они постоянно ввязывались в драки, и поэтому у кого-то из них часто не было руки, ноги или глаза. И это не мешало им жить. Они носили черную повязку на лице, на которой был нарисован череп. Наверно, смотрелось очень мужественно. Хочешь, сделаю тебе такую же?
Я услышала, как он тихонько рассмеялся.
— Сделай. А я построю лодку, чтобы отправиться в плаванье к далеким и забытым берегам.
— Ты возьмешь меня с собой? Я страсть как хочу увидеть мир за пределами аркха. Это моя самая большая мечта.
— Конечно, возьму.
Он придвинулся и провел ладонью по моей щеке. Я дернулась, и он тут же убрал руку. Лицо его обиженно закаменело.
— Спи, Рийк.
Он повернулся ко мне спиной. Надо было сказать еще что-то правильное, мудрое, подходящее моменту, но мысли ворочались в моей голове очень медленно и лениво. Занятая погоней то за одной из них, то за другой, я не заметила, как заснула.
Сквозь сон я слышала, как матушка заходила в комнату и что-то говорила Рийку, а он отвечал ей. Но о чем они разговаривали, ухватить не могла.
Проснулась я далеко за полдень. В доме стояла подозрительная тишина, в комнате было пусто. Внизу я встретила только Тротто, судя по опухшим глазам и всклокоченным волосам, только недавно вставшего.
— А где все? — поинтересовалась я у него, наливая себе холодного молока и накладывая остатки вчерашних пиршественных блюд.
Брат зевнул.
— Понятия не имею. Матушка, наверно, за младшими пошла. Для тебя вот лежит.
Он протянул мне листок, исписанный незнакомым мелким почерком.
— Нос совал? — спросила я подозрительно.
— А оно мне надо? У меня и так от приключений, связанных с тобой, скоро крыша поедет. Не хочу больше ничего знать и ни в чем участвовать.
Он демонстративно отвернулся, хотя я успела заметить искорки любопытства в его глазах.
Письмо было от госпожи и носило вполне официальный характер:
«Веспа Манчи, отныне вы находитесь в статусе не завершившей Посвящения. Этот статус позволяет вам проживать вместе с семьей до того времени, пока ваша дальнейшая судьба не будет решена. За вашего друга вы можете не беспокоиться: никто из миин’ах не будет его преследовать. Через час после заката в ночь Скорби я буду ждать вас двоих у ворот в сердце Милана. До этого я бы посоветовала уладить все важные дела и попрощаться с близкими: возможно, вы не скоро сможете вернуться домой. И еще, желательно, чтобы тот камень, что вы вытащили во время Посвящения, всегда оставался при вас, в том числе и в момент нашей следующей встречи. Да хранит вас истинный свет!
Листва огненного древа Таат’дар’рахим».
— Ну, и что там написано? — Брат старательно делал вид, что содержание его тарелки гораздо интереснее письма и спрашивает он исключительно для приличия.
Я натянула на лицо таинственную мину и поманила его. Когда Третий доверчиво приблизился, зашептала ему в ухо со зловещей интонацией:
— Там сказано, что всю дальнейшую жизнь окружающие должны почитать меня, подобно богине, и ежевечерне обмывать мои ноги своими лобзаниями и молодым вином.
— Что-о-о?
Я даже успела насладиться его вытянутой физиономией и округлившимися глазами, прежде чем начать хохотать.
Странное это было время — дни до ночи Скорби. Полное содержание письма я передала только Рийку, остальным только сказала, когда будут решены наши судьбы. Мне не хотелось прощаться, не хотелось ничего менять. Я предчувствовала что-то очень важное, готовящееся войти в мою жизнь, и меня переполнял страх перед грядущим.
Родные будто чувствовали, что со мной происходит. Матушка была очень ласкова. Каждый вечер она собирала нас всех вместе и читала старые сказки из потертых книжек, переживших Великую Беду. Ощущая себя ребенком, я садилась у ее ног и часто плакала или смеялась, взахлеб сопереживая героям вымышленных историй.
Мы с Рийком и Тротто взялись за ремонт дома и под жарким августовским солнцем старательно латали давно прохудившуюся крышу. Мне не хотелось никуда вылезать: за пределами двора знакомые провожали меня изумленными взглядами и шептались за спиной. Матушка каждое утро ходила в церковь — никогда прежде я не замечала за ней подобной набожности. Не знаю, о чем она просила нашего людского бога, но, надеюсь, ее молитвы были услышаны.
После самого последнего ужина, который я должна была провести с семьей, она вручила мне теплый плащ из мягкой темной шерсти. Такой же протянула Рийку. Работа была дорогой и искусной, а сам подарок выглядел странно: ведь за окном стоял душный летний вечер. Я покорно уложила плащи в дорожные сумки.
Мы уже стояли на пороге, когда матушка разрыдалась. Она всхлипывала и причитала так жалобно, что мои глаза тут же стали влажными. Тротто попросился проводить нас немного, но я не разрешила. Тогда он крепко обнял сначала меня, а потом нежданно обретенного брата.
— Ты теперь старший, — шепнула я ему так, чтобы матушка не слышала. — Береги всех.
Перед ночью Скорби город всегда вымирал. Закрывались лавки, в домах на стены вывешивались белые траурные полотнища. После заката было запрещено зажигать свет, говорить и выходить на улицу. Только редкие виллы хозяев горели всеми цветами на фоне подступающей темноты, да пылало сердце Милана, расцвеченное тысячью огней.
Госпожа ждала нас у ворот. В руке она держала большущий светящийся шар, разгоняющий мрак на пять шагов вокруг. Больше никого, даже стражников, рядом не было. Покрутив мою голову, она полюбовалась на зажившие синяки, от которых остались только неприятные воспоминания и легкая желтизна. Удовлетворенная осмотром, кивнула. На мое удивление пояснила:
— Нельзя осквернять то место, куда мы пойдем, свежими ранами и царапинами.
Рийк демонстративно фыркнул, и она строго покосилась на него.
— Старых шрамов это не касается. Наденьте, — она протянула нам алые накидки вроде той, в которой была сама. — Капюшоны опустите: люди ни разу не были здесь во время этой ночи — не стоит выделяться.
Мы повиновались.
Таат вела нас по улицам Высших. Повсюду были расставлены чаши с огнем, огромные горящие шары и свечи в половину меня толщиной. Даже отголосок тени, казалось, не мог укрыться в этой пылающей реке. Следуя ее извивам, мы вышли на площадь, полную миин’ах. Одинаковые, в колыхающихся красных шелковых одеждах, они стояли, склонив головы. Откуда-то лилась музыка, вернее, песня без слов: множество разных тембров сплетались вместе. Казалось, каждый из хозяев пел свое, не размыкая губ. Это было настолько странно и красиво, что я замерла, завороженная. Очнулась, лишь когда Рийк дернул меня за руку. Наша проводница шла сквозь алую толпу и удалилась уже достаточно далеко. Чтобы не потерять ее из виду, нам пришлось ускориться. Мы миновали площадь, прошли вдоль собора и свернули к замку Сфорца.