Затем были длинные коридоры и лестницы вниз, также ярко освященные — даже глазам становилось больно. Хозяйка замедлила шаг у высокой резной двери. Возле нее стоял Высший, на чьем одеянии от плеча к бедру была вышита черным ветвь. Склонив голову в приветственном полупоклоне, он открыл для нас дверь. На пороге хозяйка предупредила:
— Даже не думайте разговаривать. Храните молчание, что бы ни увидели, но, если вам зададут вопрос, отвечайте максимально искренне.
Я слышала о подземных купальнях миин’ах. Но никогда не предполагала, что воочию увижу их. Думаю, я действительно была первым человеком, вступившим под эти янтарные своды. Здесь света было значительно меньше, и полные багрового огня бассейны казались провалами в самые недра земли, в ее магматический слой.
Семь глубоких стариков застыли в первом бассейне. По их неподвижным лицам пробегали всполохи. Они были полностью раздеты, и дряблая кожа в отсветах пламени казалась мертвой восковой массой, натянутой поверх проволочного каркаса. Я была так ошарашена этим зрелищем, что не сразу поняла: передо мной великие старейшины, а не какие-то доживающие свой век осколки. Рядом стояли трое из ветвей, их лица были скрыты.
Пол перед бассейном устилали лепестки белых цветов. Помещение окутывал сладковатый, незнакомый мне запах. Массивный стол из оранжевого камня высился в центре между чашами и казался абсолютно не уместной здесь деталью. Именно к нему прошла Таат и встала подле, опустив голову.
Я обернулась к Рийку. Что-то странное творилась с ним: взгляд стал расфокусированным, а лицо застыло с выражением сонного оцепенения. Он механически последовал за госпожой, и мне ничего не оставалась, как присоединиться к ним.
Между тем старейшины закончили отмокать (или что там еще с ними происходило в чаше). Медленно, один за другим они выходили, и песок осыпался с их тел с тихим шуршанием. Ветви подали каждому белый хитон и узкий изогнутый кинжал, после чего, почтительно склонившись, покинули комнату. Облаченные в белое старики стали гораздо величественнее.
Старейшины приблизились к нам и встали полукругом. Один из них сделал шаг к столу. У него не было глаз, но два окна в пламя, бушующее и яркое. Он вонзил кинжал себе в руку, и кровь, густая и вязкая, заструилась на пол. Второй рукой старец швырнул на стол колоду черных прямоугольных карт. Часть из них осыпалась на пол, осталось лишь девять. Он воздел над ними проткнутую руку, и там, где кровь соприкасалась с гладкой бумажной поверхностью, проявлялись багровые, словно выжженные рисунки.
Подошел второй старец с точно с такими же огненными провалами вместо глаз и принялся по очереди переворачивать карты. Картинки на обратной стороне отличались друг от друга. Он рассматривал каждую, произносил одно слово и сжигал карту прикосновением пальцев. Мое неуемное любопытство заставило меня подойти ближе, чтобы лучше видеть.
— Миин’ах.
Я успела рассмотреть изображенное дерево, прежде чем карта была уничтожена.
— Тьерто.
На этот раз мелькнула змея, обившаяся вокруг палки.
— Гельма.
Цветок с иглами вместо лепестков.
— Къерго.
Меч, вонзенный в камень.
— Орьявит.
Собака, воющая на серп луны.
— Агру.
Книга в переплете, подозрительно смахивавшем на человеческую кожу.
В последние три карты он вглядывался дольше других, но сказал о них почему-то вместе.
— Человек, Грязная кровь, Тса.
Нарисованы были раненная птица на снегу, раскрытая ладонь и символ, что был на черном камушке, доставшемся мне в день Посвящения. Что к чему относилось, я не поняла.
Мне казалось, что на этом абсолютно непонятное для меня действие будет завершено, но не тут-то было.
Еще один из старейшин с заранее порезанной рукой шагнул к Таат. Он с силой прижал кровоточащую ладонь к ее лбу.
— Кто ты?
Она ответила глухим и незнакомым женским голосом:
— Я — прошлое. Я — забытые клятвы и прерванные узы. Я пришла, чтобы ответить злом за зло. Я — преследователь, и ведет меня ненависть.
Четвертый старик точно так же приложил Рийка.
— Кто ты?
— Я — настоящее. То, где сплетутся все нити и будут разрезаны все узлы. Я — посланник, и вера ведет меня.
Я была так занята происходящим, что не заметила момента, когда моей собственной головы коснулась властная длань и что-то обжигающе горячее заструилось по лицу.
— Кто ты?
Надо что-то сказать, а что? Я ничего не чувствовала, кроме жара, разъедающего кожу.
— Кто ты? — прозвучало еще раз.
Я только собиралась открыть рот, чтобы поведать, что медиум из меня так себе, как вдруг что-то стало подниматься изнутри. Холод сковал мою гортань, а губы прорвались чужим мужским голосом. И я не в силах была его удержать.
— Я — будущее, которое вы заслужили. И я буду решать, сгинуть вам или остаться. Я — судья, и ведет меня тоска.
Я слышала себя (точнее, не себя вовсе) со стороны. В голове все поплыло, а потом стало черным-черно. Кажется, я не устояла на ногах и плавно осела на пол. Под зажмуренными веками я видела снег и лед и нечто, рвущееся сквозь холод, голодное, безжизненное и алчущее пожрать все, в чем есть жизнь. И между этим и мной стояла фигура. Было не разобрать ни лица, ни даже пола. Вся она казалась сотканной из черного огня, и тяжелые крылья бились за ее спиной. Стоявший медлил, словно не решаясь выбрать, открыть ли дорогу Этому или заступить ее. Откуда-то издали донеслись слова: песня не песня, стих не стих — монотонный речитатив, колоколом зазвеневший в моих ушах:
Шестеро двери откроют,
Девять сквозь них пройдут,
Девять в покинутом доме,
Восемь лишь смогут вернуться.
Трое найдут дорогу,
Станет один из них жертвой.
Каждый заплатит по счету,
Каждый встретится с прошлым.
Двое замкнут засовы,
Если один…
Видение гасло и блекло, слова звучали все тише, окончание я разобрать не смогла. Сознание ни в какую не хотело возвращаться, и из глубокого обморока я плавно перешла в крепкий здоровый сон.
Очнулась или, точнее, проснулась я в незнакомом помещении, на мягком ковре. Комната была небольшой и уютной, на потолке плясали солнечные зайчики, за распахнутым окном сиял погожий день. Вдоль стен высились стеллажи, заставленные книгами. Рийк, сидя рядом со мной, перелистывал альбом изысканных старинных гравюр.
Я с удовольствием потянулась. Тело было легким и отдохнувшим.
— Я долго была в отрубе?
— Часа четыре. Вон, видишь, утро уже наступило.
— И много я пропустила?
Он улыбнулся.
— Ну, практически всю разъяснительную часть.
— Придется тебе мне ее пересказать, причем во всех подробностях. Поскольку я не понимаю ну совсем ничего.
Рийк закрыл и отложил книгу. Он смотрел на меня серьезно и грустно.
— Они говорят, что Хаос с Сель вот-вот прорвется на Землю, и тогда нам всем хана. Главной целью этого гадания был найти способ это остановить.
Я рывком села. Хорошее утреннее настроение улетучилось мгновенно.
— Звучит как страшная сказка. Как можно остановить то, от чего спасались бегством Высшие? И ведь там, в своем мире, они были значительно сильнее, чем здесь.