В длинных, похожих на извивы внутренностей коридорах то и дело приходилось останавливаться, чтобы церемонно раскланяться с очередным знакомым. Поток их иссяк только у самых дверей в тронный зал, где предпочитал проводить большую часть своего времени император. Его по-прежнему боялись, но если раньше страх был замешен на уважении и благоговении, то теперь под ним таилось отвращение. Многие тайком шептали мне, что властитель слишком болен, чтобы управлять народом, намекая, что мне или моему сыну давно пора занять его место. Я игнорировал льстивый шепот. Меня тяготило бремя власти, да и брата я любил по-настоящему и не хотел предавать. Все, что мне оставалось — стараться не подпускать его к решению действительно важных вопросов и по мере сил улаживать те ситуации, которые он уже успел усложнить своим участием.
Я вошел в зал, и в нос мне ударил приторно-сладкий запах благовоний. Тяжелый густой дым от них стелился по полу. Мой брат, девятнадцатый император тьерто, всесильный, всемудрый и всеблагой Дарш Хамам сидел на троне, вальяжно развалившись.
Уже дважды трон приходилось переделывать под его разраставшуюся плоть, и вскоре это предстояло сделать вновь. Тугие складки жира вываливались в прорези подлокотников и нависали над сидением. Брат был похож на гигантскую медузу, втиснутую в узкое ведро. Под гладкой лоснящейся кожей бугрились дарки. Запрет на владение более чем одним симбионтом он презрел давно. И сейчас казалось, что не он их хозяин, а они управляют им изнутри.
Император смотрел на меня немигающими пустыми глазами, и мне стало трудно дышать под этим давящим взглядом. Кажется, он не сразу узнал меня, но спустя миг по монументальному оплывшему лицу прошла рябь и скорбно поджатые губы растянулись: левый их уголок пополз вверх, а правый, напротив, сместился к подбородку. Должно быть, эта кривая ухмылка должна была являть собой радость от встречи с близким родственником.
— Раш! Почему ты так долго не появлялся, старый затворник?
Я приблизился и, как подобает, преклонил колено и коснулся губами края его рукава.
— Я был подле вас два дня назад. Вы прогнали меня прочь, поскольку устали от моего общества.
Брат наклонился ко мне, отчего многочисленные складки на его теле заколыхались.
— Прошло всего два дня? Ты ничего не путаешь? Мне кажется, я не видел тебя целую вечность. Ты знаешь, время так тянется. Оно словно густое вино — я завяз в нем и хмелею.
Он откинулся обратно и захихикал.
— Я послал Саиш за вином из Гельмы. Мне нравится его вкус. После него всегда так славно и спокойно.
— Гельмское для вас вредно.
Оплывшее лицо брата исказилось яростью. Причем переход от веселья к злобе был настолько молниеносным, что я не успел среагировать. Тяжелая потная пятерня сомкнулась на моем вороте. Раздвоенный язык показался между губами. С него капала мутная слюна.
— Никто не смеет говорить мне, что я должен есть, пить или трахать!
Ткань пережала мне шею как раз в том месте, где проходил туннель дарки. Бедняга забился в нем, отчего меня пронзило насквозь судорогой боли.
— Мой император!
Дарш нехотя отпустил меня. Я видел, как скользят, перетекая одно в другое, выражения на его лице. Злость сменилась растерянностью, за ней наступил черед глубокой печали.
— Прости, Раш! Ты же знаешь, что я не терплю, когда меня поучают. Это все здешний воздух — он убивает меня. Я видел одного из агру, думаю, он запустил что-то в вентиляцию. Он хочет мне смерти, все они хотят.
Я с трудом восстановил дыхание и постарался ответить как можно мягче.
— В нашем аркхе сейчас нет представителей Дома Агру, но если вы желаете, я велю проветрить зал.
Брат махнул рукой.
— Значит, это был не агру, а миин’ах или гельма. Они вечно крутятся поблизости, как падальщики в ожидании смерти хищника. Но они подавятся!
Он снова захихикал.
— Скажи, ты выполнил мое поручение? Разослал всем приглашения? Когда состоится Великий Совет, на котором мы будем клеймить предателей и лжецов?
Я досадливо хмыкнул: был в полной уверенности, что эта очередная безумная идея уже испарилась под наплывом других, не менее сумасшедших. В прошлый мой визит брат приказал мне созвать Великий Совет всех рас, на котором собирался каждого обвинять в шпионаже и заговорах. Я забыл о его приказе, лишь только вернулся в свои владения. Воистину это было не самое странное его желание, но почему же мысль о нем оказалась настолько долговечной?
— Это невозможно сделать быстро, мой император. Месяц еще придется подождать.
Я только начал говорить, а он уже потерял интерес к моим словам. В который раз мне подумалось, что дела обстоят совсем худо. Слухи о его состоянии уже просочились в другие аркхи, и они вполне могут решить, что Дом Тьерто ослаб. И вот тогда параноидальные страхи его властителя вполне могут стать явью.
Император не всегда бывал таким, случались и периоды просветления. Но они были еще опаснее: он становился собран, сосредоточен и совершал поистине непоправимые и ужасающие вещи. В такие дни все в Торонто беспрекословно повиновались ему, скованные и перемолотые его невероятной волей, и даже мне не хватало сил ей противостоять.
Из тронного зала я вышел вымотанным. Ужасно хотелось спать — от едкого дыма благовоний глаза щипало до слез. Больше всего тянуло уйти к себе и лечь в прохладный бассейн, но требовалось еще встретиться с сыном — передать ему подарок от Ираш. Най, которого я подозвал, тихим почтительным шепотом поведал мне, где я могу его найти.
Во всем дворце было единственное место, где я чувствовал себя комфортно — застекленная оранжерея, полная южных растений, пронизанная искусственными ручейками, с чириканьем и посвистом сотни разноголосых птиц под куполом. Когда ее только построили, разум моего брата был светлее, а тело подвижнее, и он тоже любил бывать там. Подолгу сидел отрешенно во влажной тени раскидистых деревьев.
Неудивительно, что Ори тоже нравилось здесь находиться. Я обнаружил его опустившим ступни в журчащий поток и мило болтающим с одной из младших женщин императора. При виде меня она покраснела и спешно ретировалась, он же, напротив, совсем не выглядел смущенным. Ори почтительно поприветствовал меня, коснувшись губами края рукава.
— Отец, пусть извечная тьма хранит вас! Я не ждал сегодня вашего прибытия. Вас опять вызывал император?
Я смотрел в его лицо и пытался понять, люблю ли я его. Отцы должны обожать своих сыновей — это основной закон, на котором держится наш мир. Дочерей может быть много, позволено даже не запоминать их лиц и имен, но мальчики появляются на свет очень редко. Сын — гарант того, что не оборвется твой род, что ты состоялся как мужчина, и это много больше, чем просто ребенок. Может быть, родись Ори от другой моей жены, или его не забрали бы в раннем детстве, чтобы дать подобающее возможному будущему императору образование, или будь он больше похож на меня, мои чувства были бы сильнее. Я помню, как скорбел Дарш после гибели своего сына. Как сломало и изувечило его это горе. Когда я примеряю на себя ту страшную ситуацию, мне всегда кажется, что я не испытывал бы таких мук.
— Не стоит заигрывать с возлюбленными твоего дяди, сын мой!
Он беззаботно махнул рукой.
— Какая она возлюбленная! Известно, что он давно равнодушен к женщинам и берет все новых и новых лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие.
— Не рассуждай о том, чего не понимаешь.
— Но об этом же все говорят и шутят. Это не моя выдумка!
Я ощутил, как раздражение поднимается волной откуда-то снизу живота. Чтобы не дать ему выплеснуться, я мысленно подстегнул дарки, и, проснувшись, он тут же начал испускать столь необходимые мне волны покоя.