— Мы по-прежнему должны хранить нашу цель в тайне, по крайней мере, от большинства. Страх и паника в Домах могут сослужить нам плохую службу. Говорить будем исключительно с правителями или их наместниками, а там уж — по их решению.
— Раш, раз у нас нет другого выхода — осталось только взять вашу печать и отправиться уговаривать: сначала Асаи, а потом далее по списку. Кого вы пошлете в качестве добровольца от своего народа?
— Я пойду сам, мне некого посылать. Но загвоздка не в этом и даже не в трудных переговорах с Проклятым.
— А в чем же?
— В печати Дома Тьерто. Ее будет сложно достать — последние три века она находится в Лабиринте.
— А это что еще за штука?
— Лабиринт — это проекция сознания владыки. Он находится внутри него и при этом является вполне материальной сущностью, в которой можно хранить различные предметы. Дарш отправил туда печать сразу после того, как мы попали на Землю. Лабиринт менялся вместе с разумом императора, и, боюсь, сейчас это поистине страшное место. Я могу переместить туда сознание живого существа, но проблема в том, что брат ощутит любого высшего. И это может повлечь очень серьезные последствия как для посланца, так и для всего моего народа. Вы даже представить себе не можете, насколько он силен. Случившееся в тронном зале было лишь малой толикой демонстрации его возможностей. У нас есть единственный шанс добыть королевскую печать — направить туда человека. Так как разум людей не обладает особыми силами, возможно, его присутствие в Лабиринте останется незамеченным.
— Нет! — Рийк махнул рукой, рассекая воздух. — Она туда не отправится.
— Может, стоит все-таки спросить ее мнения? — аккуратно вставила миин’ах.
— А может, все же есть еще не замеченные нами варианты? — поинтересовалась я осторожно.
Таат задумчиво забарабанила пальцами по столу. Раш покачал головой.
В моей голове пронеслись строки из видения:
Шестеро двери откроют,
Девять сквозь них пройдут.
Шесть королевских печатей, шесть представителей высших Домов. И еще я, Рийк и… проклятый Асаи. Кажется, выбор действительно ясен, одно к одному. Я испустила глубокий вздох.
— Ну, и долго вам открывать проход в это место? И вообще, как выглядит то, что я должна там найти?
Раш облегченно выдохнул, а Таат отвела взгляд. Рийк, выругавшись, саданул кулаком по стене.
— Запомни, я не знаю, что тебя может там ожидать. Даже приблизительно не могу предугадать, с чем ты столкнешься. Войдя внутрь, ты не сможешь оттуда выбраться, пока не доберешься до выхода. Это может быть одна комната или огромный лес. Ты не будешь испытывать голод и жажду, и время для тебя будет течь совершенно иначе, но это не значит, что ты не сможешь страдать. Тело твое останется здесь в целости и сохранности, но что оно будет делать, если разум не сумеет к нему вернуться? Как видищь, все очень непросто.
Мы были вдвоем с тьерто. Каких трудов мне стоило спровадить Рийка вместе с Таат — одному Богу ведомо. Мой друг был абсолютно не в восторге от этой затеи и, кажется, больше всего хотел зажать меня подмышкой и свалить куда подальше. Видимо, он окончательно вжился в роль моего брата или даже больше. Но я не была бы собой, если б не сумела убедить его в своем праве на самостоятельные решения. Думаю, он понял, хотя и обиделся.
Раш гипнотизировал меня вертикальными зрачками, в который раз повторяя одно и то же. Передо мной лежал листок с нарисованной печатью их дома: она походила на кусок зеленого бутылочного стекла, по которому ползли крохотные медные змейки, и все это крепилось на тонкой серебряной цепочке.
— Ты готова? — наконец спросил высший, когда мне уже стало казаться, что лекция никогда не закончится.
Мои коленки давно ходили ходуном от страха. Я судорожно кивнула.
— Ты первая из людей, кто участвует в этом обряде. Да и другие расы даже близко не допускались к нему.
— Сейчас я должна проникнуться чувством собственной значимости?
— Ну, я бы на твоем месте проникся. Дай руку.
Я покорно протянула ему ладонь. Не отводя от меня взгляда, он подцепил камень на своей яремной впадине, и из открывшейся дырки на его плечо выползла мерзкая тварь — то ли змея, то ли червяк. Меня затошнило.
— Расслабься. Это может быть не очень приятно. Смотри мне в глаза.
Я не сразу смогла заставить себя не смотреть на противное создание, медленно перемещающееся по его руке вниз. Подобно пиявке, оно присосалось к запястью, становясь из бледно-розового багровым.
— Ты знаешь, что квинтэссенция нашей силы находится в крови. У всех, кто пришел с Сель, так. Песнь кьерго, гадание миин’ах, творение жизни гельмы — у каждой расы есть обряд добровольно отданной крови. У нас это Лабиринт. Неправильно говорить считать его только порождением императора — это наше общее место. Место моей семьи. Меня, моего сына и брата. Если станет совсем туго, постарайся найти там отголоски нас.
Он аккуратно отцепил от запястья насосавшуюся тварь и посадил ее мне на ладонь. Меня передернуло от отвращения, но стальная хватка не позволила выдернуть руку. Мне оставалось только хватать ртом воздух, ощущая, как что-то горячее и скользкое ползет по моей коже.
— Когда дарки поделится с тобой моей кровью, будет немного больно — для человека в ней слишком много яда. Но это быстро пройдет, я обещаю.
Это было не немного больно — мне показалось, что мою руку опустили в кипящее масло, а через мгновение всю меня целиком спихнули в огромный чан с кипятком. Длилось это от силы пару ударов сердца, за время которых я практически умерла — даже крик, вырвавшийся из гортани, не смог облегчить непереносимую муку. А затем боль отступила, схлынула на нет, и я погрузилась в непроглядную тягучую тьму.
Когда я очнулась, долго не могла понять, где нахожусь и чем являюсь. Воспоминания приходили постепенно, и вместе с ними отступала серая мгла, расстилающаяся вокруг. Вырисовывались очертания незнакомого города. Вернее, городских руин, замшелых и древних. Небо, затянутое густыми тучами, пропускало тусклый и гнетущий свет. Одуряюще пахло плесенью и застарелыми тряпками — такой запах бывает в сырых заброшенных подвалах.
Я понятия не имела, куда мне следует идти, и поэтому, поднявшись, побрела наугад. С каждым шагом мне все меньше нравилась окружающая обстановка, а душу все сильнее сковывала тоска. Я проходила мимо рухнувших колонн, затянутых паутиной, и обветшалых строений, чьи зияющие, черные провалы окон заросли бурым мхом и жесткой желтой травой, мимо памятника какой-то женщине — прежде он был раскрашен, но теперь краска облупилась и трофическими язвами расползалась по ее телу и ногам.
Я совсем потеряла ощущение времени: может быть, шла час, а возможно, месяц. Иногда мне казалось, что тот или иной кусок однотонного пейзажа уже встречался раньше, и тогда отчаянье окатывало с ног до головы. Усталость не появлялась. Все тело будто стало из дерева, резная плотная игрушка, не способная выдохнуться. Я пробовала бежать, но ничего не менялось, даже дыхание оставалось ровным и размеренным.
Исчерпав не физические, но душевные ресурсы, я опустилась на холодную и склизкую землю и прикрыла глаза. Тишина давила на уши, ни единый звук не прорывал ее кокон, стиснувший череп. Я принялась раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь монотонным действом отогнать скребущийся под ребрами страх.
И тут я услышала звук — первый звук в этом онемевшем мире. Тонкий детский голосок едва слышно напевал что-то. Осторожно, стараясь не вспугнуть, я открыла глаза. На краю площади, которую я выбрала местом своего привала, мальчик лет пяти, стоя спиной ко мне, рисовал что-то мелом на бортике мертвого, полуразвалившегося фонтана. Я пошевелилась, и он с испугом обернулся. Минуту мы играли в гляделки, а потом малыш сорвался с места и нырнул в ближайшую подворотню.
С криком: «Эй, постой, я не причиню тебе вреда!» — я рванула за ним. Как я ни пыталась его догнать, расстояние между нами не сокращалось. При этом из виду я его не теряла. Так мы бежали улицами и проулками, и постепенно я начала замечать, как менялся город вокруг. Он оживал: затягивались рваные раны развалин, и на их месте вырастали уютные домики, исчезли плесень и мох. Серость неба никуда не делась, но перетекла в мягкие сумерки, разгоняемые теплым светом уличных фонарей…