Я так накрутила себя, что, когда кусты действительно зашуршали, мгновенно слетела со скамеечки и спряталась за колонной посреди беседки. Причем меня не смутило, что колонна была уже меня раза в три и являлась, по сути, толстой палкой, из-за которой прекрасно просматривались большие куски меня. К счастью, незваным гостем оказалась девушка, гельма. В руках она держала открытую бутылку, шикарное платье змеиного фасона было изрядно помято и порвано, а на лице блуждала отсутствующая улыбка. Увидев композицию из меня и шеста, за которым я пыталась скрыться, она принялась смеяться.
- Эй, сладкая, я не кусаюсь!
Она помахала мне рукой, и я, со стыдом покинув свое укрытие, ответила ей тем же. Для девушки это послужило сигналом: она тут же забралась в беседку и начала разглядывать меня с бесцеремонным любопытством.
- Ты здесь тоже служишь или ты творец? Странно, я тебя раньше не видела, а я почти всех здесь знаю. Но это неважно. Сегодня такая ночь, а ты грустишь. Нельзя так! На вот, выпей, нету лучше средства от грусти, клянусь могилой своей бабушки, которую я, кстати, никогда не видела.
Она рассмеялась над своей шуткой и, подмигнув, протянула бутылку, которую до этого нежно прижимала к груди.
А почему бы нет? - подумалось мне. В конце концов, глоток вина за сегодняшние ночные подвиги я точно заслужила. Я приняла бутылку и от души отхлебнула благоухающий, терпкий напиток. И лишь после этого поняла, какая же я дура. Наивысшая глупость - пить что-то в аркхе Гонолулу, столице наркотиков и дурманов. Мысль была очень четкой, но короткой. Мне не удалось зацепится за нее, потому что всю меня затопило изнутри теплом и светом. Мир стал ослепительно прекрасным, он рассыпался перед моими глазами тысячью разноцветных бликов и лучей. Новая подруга - а я сразу почувствовала, что она именно подруга, и нет никого ближе и быть не может - весело смеялась, и было это так здорово и заразительно, что я тоже хохотала и не могла остановиться.
Потом мы куда-то пошли и я наконец увидела сам Бал в его великолепии. Казалось, невозможно даже придумать более совершенное и прекрасное действо. Я танцевала без устали и снова пила, и дурман все глубже проникал в меня вместе с ощущением беспредельного счастья. Я долго рассказывала девушке по имени Ирис (возможно, именно она привела меня, или же то была совсем другая женщина: мне трудно было сосредоточиться, чтобы понять это точно) о том, как мне хочется увидеть вблизи океан, коснуться его. Она кивала и смеялась. Затем я куда-то бежала. Абсурдная архитектура манила и звала, и моя обезумевшая голова кидала меня то в подвалы, то на узкие и высокие крыши.
В какой-то момент, когда сознание просветлело, я поняла, что абсолютно не представляю, где нахожусь. Это был уже не верхний город: я стояла на пологом кратере с его внешней стороны. Подо мной расстилался нижний город, и бескрайние лазоревые воды были совсем близко. Я успела ужаснуться и принять решение повернуть назад, и на этом благоразумие опять покинуло меня, а ноги понесли в противоположную сторону.
Таль рассказывал, что выйти из верхнего города просто, а вот обратно проникнуть без соответствующего амулета или крови гельмы невозможно: вокруг наворочен какой-то невидимый барьер. Я пересекла его, даже не заметив. Я бежала вниз, а потом, споткнувшись, катилась, и мои локти и коленки собрали все окрестные колючки. Мне повезло, что вывалилась я в отдалении от нижнего города, в уединенной бухте.
Лазоревый простор пленил напрочь. При свете солнца Сеть не была видна, и вокруг разливалась полная свобода и покой. Я касалась воды пальцами, бегала по мокрому песку босиком, плакала и смеялась одновременно. Мозгов хватило лишь на то, чтобы не лезть глубоко. Плавала я так себе и, наверняка, зайди я в этом состоянии в воду, моя первая встреча с океаном оказалась бы и последней. Постепенно хмель сходил с меня вместе с остатками сил. На последнем издыхании я добралась до ближайшего дерева, куцего и высушенного жарой. На секундочку прилегла под ним, что бы чуть-чуть отдохнуть и затем возвращаться обратно, и тут же отрубилась.
Вряд ли в моей жизни до этого было более отвратное пробуждение. Во рту царила сушь, как в пыльном мешке у матушки на чердаке. Голову ломило так, что проще было, наверное, ее отрезать, чем лечить. Солнце благополучно перевалило на другую сторону неба, и тень от дерева принадлежала теперь кому угодно, только не мне. Пекло неимоверно. И все же разбудили меня не эти прекрасные факторы, а незнакомые голоса, гремевшие над самым моим ухом.
Я разлепила будто залепленные подсохшим тестом глаза и с трудом сфокусировала взгляд на окружающей действительности. В паре шагов от меня стояли трое мужчин. Явно люди и, судя по простецкой латаной одежде, к элите высшего города не принадлежавшие. «Вот и довелось с коренным населением Гонолулу познакомится», - скользнула в голове ленивая мысль и тут же растворилась под волной боли, стекающей от затылка ко лбу.
Поначалу я не могла понять, о чем они говорят. Отдельные буквы не складывались в моем мозгу в слова, а слова - в предложения. Я лишь присматривалась к ним, но чем больше смотрела, тем меньше они мне нравились. Лица были неприятными, и улыбались они друг другу нехорошо. Я нередко сталкивалась со всякими неприятными личностями в Милане. Компашка у меня была уличная, и многое случалось наблюдать, поэтому нюх на склизких людей был у меня отменный. Я заставила себя сосредоточится и, невзирая на молот и наковальню под черепом, вникнуть в их разговор.
- Слышь, баран, а вдруг она из этих… ну, прислуга у пепельных. Они же нам головы поотрывают, - тощий и похожий на драную крысу мужчина говорил тонким бабьим голосом.
- Да брось ты! У них таких страхолюдин не водится, да и не сунулась бы она вниз. – Его собеседник, напротив, был дряблым и крупным, под стать своему басу.
Третий, с огромным ожогом, изуродовавшим половину лица, сплюнул на песок.
- А даже если так. Кто узнает-то? Думаете, они кинуться искать ее? Бросьте, пепельные ради человека даже пальцем не пошевельнут. А нам за нее прилично деньжат отсыпят, если в какой-нибудь бордель оттащим. Девка пусть и не слишком красивая, зато молодая, крепенькая. Вдруг она еще невинной окажется – прикиньте, как озолотимся.
- Скажешь тоже, невинной! – засмеялся толстяк.
Я ощутила, как волосы у меня на макушке медленно зашевелились. Жары я уже не чувствовала - бил озноб паники.
- Так-то оно так, а все же боязно, – вздохнул тощий.
- Боязно – домой топай, тебя там твоя грымза заждалась уже, – презрительно бросил обожжённый. – А мы с Медузой оттащим девку куда надо и славно погуляем. Правда, толстый? – Он ткнул приятеля в бок, и тот опять то ли загудел, то ли гулко загоготал.
Похоже, спор у них шел уже довольно давно, и на меня они внимания не обращали. Я решила воспользоваться этим и слинять по-тихому. В принципе, на удачу я особо не рассчитывала: они находились слишком близко, спрятаться вокруг было негде, а главное, не было уверенности в своей способности не то что бежать, но даже просто уверенно идти. Но не попытаться предпринять хоть что-нибудь было еще глупее.
Я медленно перевалилась на живот, стараясь дышать через раз, чтобы было тише. Подтянув колени, поднялась на четвереньки. Мир вокруг тут же заколыхался, а к горлу подступила тошнота. Я догадалась, что становиться на две конечности точно не стоит, раз так неуютно чувствую себя даже на четырех. Но так было даже удобнее ползти в сторону ближайших кустов. Преодолев метров тридцать, я осознала, что голоса за спиной подозрительно стихли. Обреченно обернувшись, узрела невеселую картину: вся троица следовала за мной на расстоянии пары шагов. К их лицам прилипли мерзкие глумливые ухмылки.
Обожженный подошел ко мне и присел рядом на корточки. От него омерзительно пахло луком, перегаром и какой-то гнилью.
- Ты куда это собралась, милая?
Он положил мне на плечо мерзкую потную ладонь и широко улыбнулся, обнажая голые десны с черными пеньками сгнивших зубов.