Он коснулся моей щеки и прочертил по ней дорожку пальцем.
Я наконец осознал, что мне предлагают, и это стало последней каплей. Лед во мне лопнул, и в одно мгновение все затопило рокочущее пламя. Руки раскалились, словно вся ненависть, переполнившая меня, сконцентрировалась в кончиках пальцев. Я крепко схватил его за плечи. Халат под моими ладонями задымился, а лицо Таля исказилось от боли. Я отшвырнул его вместе со столом. С жалобным звоном разбились стоявшие на нем бокалы. Таль медленно поднялся на ноги. Теперь он не улыбался, а скалился, зло и весело.
— Ты пожалеешь, ублюдок, что причинил мне боль.
Честно говоря, я уже жалел. Гельма хоть и средненькие бойцы, но его учителя явно были лучше моих сверстников, с которыми мы вступали в шуточные потасовки в общине. Он двигался очень медленно, не сводя с меня гипнотизирующих фиалковых глаз. Я присел и, схватив с пола осколок стекла, сжал его в ладони. И тут он прыгнул, ткнув меня лицом в ковер. Мою кожу на щеке пропороло стекло. Не глядя, я нанес удар рукой с зажатым в ней осколком, и он зашипел, как разъяренный кот. Ухватив мою руку, Таль заломил ее назад — так, что она хрустнула, и пальцы разжались. Кровь заливала мне лицо, а изо лба, кажется, торчал кусок стекла. Когда кровь достигла губ, щекоча их, я машинально облизнулся. Таль крепко держал меня в абсолютно беспомощном положении, второй рукой при этом ища что-то на полу. Может, кинжал, чтобы перерезать мне горло — говорят, это излюбленное оружие «пепельных птиц».
И тут мне невыносимо захотелось кричать. Точнее, петь. Я открыл рот и выпустил песню-крик на волю. Красная пелена затопила мне глаза, в ушах заложило, голова закружилась. Таль скатился с меня с жалобным воем. Со звоном разлетелись окна, затянутые занавесками, и в комнату ворвался холодный морской ветер. Мой голос все набирал обороты, я уже не мог его контролировать. И тогда, чувствуя себя полнейшим идиотом, я зажал рот руками. Звук прекратился. Неимоверным усилием воли я сомкнул челюсти и поднялся. Казалось, по комнате прошел ураган. Не осталось ни одной целой вещи, кроме мольберта с картиной, который почему-то совсем не пострадал.
Таль лежал на спине. Шею его прорезала глубокая царапина, а из ушей и глаз текли струйки крови. Первая моя мысль была такой: «Я убил высшего! Чистокровного высшего! Теперь мне точно конец». Вторая была более позитивной: «Ну, конец, но это же здорово. Зато никакого Белого сектора, все решится здесь и скоро». Именно на этой ноте я увидел, как слегка подымается и опускается грудь моего врага. И меня осенила идея. Абсолютно безумная, но выбор у меня был невелик.
Кое-как я взвалил на себя бесчувственное тело. Хорошо, он был стройным и легким — крупного мужчину я вряд ли сумел бы поднять. Выходя, вернее, вываливаясь из комнаты, я очень надеялся встретить кого-нибудь из Этих. Голос, рожденный глотком собственной крови все еще бушевал во мне, и очень хотелось применить его снова. Он разъедал гортань, словно кислота, но в коридоре, как назло, было пусто.
Врата в этом секторе стояли прямо посередине единственной площади между зданиями бараков и Пристанищем. Я миллион раз проходил здесь, гуляя с Ин-хе. Сейчас здесь было пустынно. Предрассветный час — самое проблемное время для высших, они не любят появляться на улице в эту пору.
Я скинул Таля на землю и с трудом разогнулся. Спина болела ужасно. И вот тут мне стало, наконец, по-настоящему страшно. Я не знал, что мне делать. Сила вот-вот уйдет, как отомкнуть врата, я понятия не имел — да если бы справился каким-то чудом, куда они меня вынесут, тоже неясно. Тысячи мыслей бесились и метались в моей голове. «А что если поплыть и попробовать прорвать Сеть, расстилающуюся недалеко от берега? Ага, как же: а потом подохнуть где-нибудь в открытом море, мертвом море, полном неведомых тварей». «А может, напиться собственной крови до одурения и уничтожить всех высших, а потом… Да, вот с „потом” не выходит, да и вообще, что-то мне подсказывает, что не со всеми будет так же легко совладать, как с юнцом из гельмы».
За моей спиной раздался стон, и я вынужден был прервать размышления и обратить внимание на своего пленника. Таль пришел в себя. Он уже полусидел, но, кажется, еще не совсем осознавал действительность: взгляд был рассеянным и отрешенным. Не давая ему опомниться, я подхватил его и, поставив на ноги, зашептал в ухо (я не очень-то доверял своему голосу, так что старался говорить максимально тихо):
— Ты откроешь мне врата. Ты сейчас сделаешь это для меня, и тогда я не убью тебя.
Постепенно лицо его приобретало осмысленное выражение. Страха на нем заметно не было, зато ненависти хоть ложкой хлебай.
— Ты мне угрожаешь? Что ты творишь, безумец? Если сейчас одумаешься, я буду просить тех, кто будет тебя судить, обойтись только телесным наказанием.
— Замолчи!
Я лишь слегка повысил голос, но этого было достаточно, чтобы лицо Теля свело судорогой.
— Я не хочу болтать тут с тобой. Мне только нужно, чтобы ты дал мне возможность уйти.
— И куда ты уйдешь? Я ставлю на то, что тебя найдут через день максимум.
— Я не спрашивал твоего мнения. Просто открой мне врата.
Таль небрежным движением высвободился из моего захвата и шагнул к вратам.
— Открыть? Запросто. Только вот куда ты хочешь направиться? Они универсальны, а значит, могут привести в любой из шести аркхов. Гонолулу тебя устроит? Думаю, мой Дом примет тебя с распростертыми объятьями после покушения на мою жизнь. Или, может, в Кабул, к папаше?
Он провел рукой по камню, называемому Ключом, и тот засиял зеленым. Воздух в арке врат заискрился.
— Ну, ты готов назвать пункт назначения?
— Мне все равно, лишь бы подальше отсюда.
Таль расхохотался, громко и ядовито.
— Мог бы и не тащить меня сюда силой, не напрягать свой голосок. Помочь приятному мальчику в его стремлении к самоубийству — что может быть романтичнее? Готов заниматься такими вещами дни напролет. Что ж, пусть камень сам решает — я понятия не имею, куда тебя вынесет. Надеюсь, что ты не замерзнешь. В Норильске сейчас, к примеру, лютые морозы.
Врата открылись. Вместо рассветного серого неба за ними была почти полная темнота. Я вздрогнул и перевел взгляд на Таля.
— Размышляешь о том, что со мной делать? У тебя есть минута — потом они закроются и уже не сможешь пройти.
Хотя думал я совершенно о другом, он был прав: я не мог просто уйти, оставив его. Несмотря на его слова, я был уверен, что он прекрасно знал, куда я попаду. Значит, помешать ему позвать стражей сразу после моего ухода могло только одно: я должен был убить его. Эту мысль я воспринял на удивление спокойно.
Я открыл рот, и смертельная песня уже рванулась наружу, но тут я вновь воочию увидел тропические джунгли и живой портрет, полный боли и тоски. Сдержать крик уже не смог, лишь слегка ослабил его, но и этого хватило, чтобы Таля отнесло от меня на пять метров и швырнуло о камни. Повернувшись к нему спиной, я шагнул в темное, незнакомое мне место.
Обернувшись, я успел увидеть, как дрожит, постепенно выцветая, кусочек площади Черного острова. Таль, приподнявшись на четвереньки (ну и крепкий же гад!), не отрываясь, смотрел на меня. Из глубин расчерченного кровавыми подтеками лица выплывала улыбка, но ни следа злобы или ненависти на нем не было. Мне вспомнились слова Ин-хе: «Он не такой простой, каким пытается казаться». Изображение померкло и спустя пару секунд исчезло совсем. Песня внутри меня затихла.
Я огляделся и прислушался к своим ощущениям. Было тепло — гораздо теплее, чем на острове. Стояла глубокая ночь. Совсем рядом, в каких-то паре сотен шагов простиралась Сеть. Интересно, случайно ли Таль закинул меня именно сюда? Жаль, никогда не доведется этого узнать.
Я готов был плясать от радости. Мертвые земли — моя цель, мое спасенье — так близко. Нужно лишь отойти подальше от врат: если меня будут искать, то рядом с ними разрыв обнаружат слишком быстро и, возможно, решат войти туда следом за мной.