— Бабушка, а в твоей семье в Бога верили?
— А что?
Бабушка Серафима с подозрением посмотрела на парня, ожидая от него какого-нибудь подвоха. Но вид у Дэна был невинный, он пригладил собранные в «хвост» волосы и изобразил на лице доброжелательное любопытство:
— Мне, правда, интересно.
— До революции все в церковь ходили, а потом настали новые времена, большевики сказали, что Бога нет. Некоторые им поверили, некоторые — при своем мнении остались. Молодежь иконы ногами топтала, с предрассудками боролась. Моя мама комсомолкой была, со своей мамой ссорилась, все свою новую веру в атеизм отстаивала. А бабушка домашние иконы на поругание ей не отдала и здорово за косы оттаскала. Но случилось все это еще до моего рождения. Потом война началась, и тут уж все неверующие верующими стали. Кого еще кроме Бога о спасении молить, когда над твоей головой фашистские бомбардировщики кружат, смерть сеют? Ну а после победы кто как: кто постарше, в церковь ходил, а кто помоложе снова атеистом сделался, — закончила рассказывать бабушка Серафима и посмотрела на очень внимательного, вопреки обыкновению, Дэна. — И почему только, Даня, тебя это так заинтересовало?
— Э… корни семейные и все такое. Я подумал, может, в доме иконы сохранились старые, намоленные.
— Ты, никак в монастырь собрался, братец, — хихикнула Кэт. — И откуда ты словечко такое знаешь: «намоленные»?
Дэн бросил на грозный взгляд, однако девчонка была не из пугливых и брата не боялась. Ссора могла вспыхнуть в любую минуту, но тут заговорила бабушка Серафима:
— Сестра у меня была верующая, да только не уберегла ее Богородица от беды. Как-то все нелепо, странно получилась и обидно. Вроде бы у человека целая жизнь впереди, а он скомкает ее, выбросит и все — нету ни будущего, ни надежды. Все мимо прошло, одна боль осталась. Да кто ж знает, как судьба сложиться? Молодость наша пришлась на послевоенное время. Трудно тогда было, но радостно. Страшные испытания остались позади, мы выжили, все дороги для нас были открыты. Сестра моя Аграфена первой красавицей на деревне слыла, всех местных парней с ума сводила. А уж как пела! До сих пор голос ее помню — звонкий, будто серебряный. Нашла она себе мужа, всем на зависть — лучшей пары во всей округе не сыщешь, и стали они жить весело да счастливо.
Дэн зевнул. Его мало интересовали бабкины россказни, а она, похоже, разговорилась по полной программе. В отличие от брата Кэт внимательно слушала рассказ, поскольку обожала всевозможные истории — выдуманные и реальные.
— Все было хорошо у Груши и Сергея, да вот только детишки никак не появлялись. Год живут супруги, второй, третий, а детей нет, как нет. Груша и в райцентр к врачам ездила и к знахарке ходила, ничего не помогало. Вот тогда-то и решила моя сестра отправиться на богомолье. Косо на нее наши бабы смотрели, мол, как комсомолка, ударница труда в такие глупости верит, но Аграфену никто не мог остановить, уж очень она дитё родить хотела. Отправилась она вместе с мужем в один из монастырей, целый месяц отсутствовала, а когда вернулось, лицо у нее стало другое — словно светом изнутри озаренное. С той поры Груша в Бога и поверила. В церковь, правда, редко ходила, а вот дома перед иконой каждый вечер молилась, детей вымаливала.
— Иконой? — встрепенулся Дэн. — Старинной?
— Старая икона. Сколько себя помню, она всегда в нашем доме была. Потемнела так, что лик Богородицы почти неразличим стал.
— А дорогая?
— Дэн, умолкни! — возмутилась Кэт.
— Помолчи, когда взрослые говорят! — огрызнулся он. — Дорогая икона-то?
— Разве образ божий деньгами оценивают? — укоризненно произнесла бабушка Серафима. — Может и дорогая. Оклад у нее был, как сейчас помню, позолоченный, с камушками блестящими, или со стеклышками, пойди, разбери.
— Бабушка, а что с Грушей было? Родила она ребенка?
— Я думала, Катерина, вам это не интересно.
— Лично мне очень даже интересно! Просто Дэн бесчувственный, словно Терминатор, он только про деньги думает.
— Тогда слушай. Не знаю, помогли Груше молитвы, или просто с самого начала так было предначертано, но однажды почувствовала она, что носит под сердцем ребенка. То-то обрадовалась! Да только недолгим счастье оказалось. Не успел ребеночек на свет божий появиться, как сиротой стал. Груша на седьмом месяце беременности ходила, когда муж ее Сергей погиб. Пропал парень ни за что, ни про что — он комбайнером был, в поле работал, а тут вдруг гроза непонятно откуда налетела. Никто ничего понять не успел — ударила молния в комбайн и все, нет человека. Аграфена едва руки на себя от отчаянья не наложила, да только на этом свете ее долг удерживал — должна она была родить ребенка, их с Сергеем продолжение рода. И родила. Радость горе потеснила, жизнь потихонечку налаживаться начала, но, видно Аграфену злой рок преследовал или проклятие, не смогла она уберечь свою любимую дочурку. Шесть лет они прожили душа в душу, а потом беда грянула. Девочка в огороде копалась и руку поранила. Ссадина вроде бы пустячной была, никто на нее внимания не обратил, но малышка заболела столбняком и умерла.