На тумбочке высится стопка журналов. Когда в палату заходит медсестра, я делаю вид, что читаю ему вслух. Но стоит ей закрыть за собой дверь, умолкаю.
Если он, как они утверждают, все понимает, значит, поймет и это.
Я снова посмотрела на капельницу. Медсестры объяснили, что капельница поддерживает в нем жизнь. Но подробности я забыла.
Время будто остановилось. Я все-таки беспокоилась за Нептуна. Бедная собака, совсем там одна. Но не всю же ночь мне здесь торчать!
Медсестры намекали, что дела у него совсем плохи. По-моему, за последние десять минут он ни разу не мигнул. Уставился на меня и смотрит. Черт бы его подрал.
2:12.
Опять заходила медсестра. Посоветовала мне вздремнуть. Я согласно кивнула.
Я уже приняла решение.
Подождала еще немного. Убедилась, что в коридоре тихо. Встала. Еще чуть выждала и трясущейся рукой вырвала иглы капельниц. Всех трех. Одну за одной.
Он смотрел на меня безумным взглядом. Понял. Уж это-то он точно понял.
А чего он хотел?
Я ждала.
Как много времени прошло? Пятнадцать минут? Полчаса? Я взяла со стула журнал. «Нормандия». Открыла статью про фестиваль импрессионизма в Нормандии, который должен состояться этим летом. Начиная с июня все вокруг будут жить ожиданием этого фестиваля. Я упрямо читала статью. Как будто мне было плевать, что он подыхает. Прямо тут, рядом со мной. Хотя мне на самом деле было плевать.
Иногда я поднимала от журнала глаза. Он упорно пялился на меня. Я на долю секунды ловила его взгляд и тут же снова утыкалась в журнал. С каждым разом черты его лица все заметнее искажались. Смотреть на это было довольно-таки противно, уж можете мне поверить.
В три часа ночи мне показалось, что он уже умер. Глаза были по-прежнему открыты, но застыли неподвижно.
Я поднялась, снова воткнула иглы капельницы. Комар носу не подточит. Но потом, чуть подумав, опять их вырвала. И нажала кнопку вызова.
Примчалась медсестра.
Я напустила на себя испуганный вид. Не слишком, чтобы не переигрывать. Объяснила, что заснула, а когда проснулась, обнаружила, что… В общем, сами видите.
Медсестра осмотрела вырванные трубки. И расстроилась так, как будто это она во всем виновата.
Надеюсь, у нее не будет неприятностей. Во всяком случае, я никаких претензий предъявлять уж точно не стану.
Она побежала за врачом.
Меня охватило странное чувство. Остатки злобы, перекрываемые ощущением свободы.
Нахлынули сомнения.
Что теперь делать?
Пойти все рассказать в полиции? Или продолжить изображать в Живерни серую мышку?
На столе инспектора Лоренса Серенака лежало пять фотографий. В руках он держал конверт из коричневой крафт-бумаги.
– Господи, – вздохнул Сильвио Бенавидиш. – Кто же это прислал?
– Неизвестно. Конверт пришел утром по почте. Отправлено вчера вечером из почтового отделения Вернона.
– Только фотографии? Ни письма, ни записки? Ничего?
– Ничего. Но фотографии говорят сами за себя. Галерея любовниц Жерома Морваля. Не всех – только самых лучших. Сильвио, будь другом, взгляни. Я уже насладился.
Сильвио Бенавидиш пожал плечами и склонился над разложенными снимками. На каждом был запечатлен Жером Морваль, всякий раз с другой женщиной. Ни одна из них не была его женой. Жером Морваль стоит возле письменного стола, руками упираясь в коленки девушки, которую целует взасос. Секретарша? Жером Морваль на дискотеке, сидит на диване, рука на груди девицы, одетой в платье с блестками. Жером Морваль с голым торсом растянулся на пляже рядом с белокожей девушкой – судя по пейзажу, дело происходит в Ирландии. Жером Морваль в гостиной, увешанной картинами и похожей на его собственную, перед ним стоит на коленках девушка – спиной к фотографу, но не к окулисту. Жером Морваль идет по грунтовой дороге, явно где-то в окрестностях Живерни – на фото видна колокольня церкви Святой Радегунды – рядом со Стефани Дюпен.
Сильвио Бенавидиш аж присвистнул:
– Ничего себе! Работа профессионала!
Серенак согласился:
– Я тоже так думаю. У нашего окулиста губа была не дура. Хотя сам-то… посмотреть не на что.
Бенавидиш растерянно взглянул на патрона.
– Да я не про Морваля. Я про того, кто делал снимки.
Серенак подмигнул помощнику:
– Сильвио, я тобой восхищаюсь! Все-то ты замечаешь. Ладно, давай дальше.
Бенавидиш покраснел.
– Я… Я хотел сказать, патрон, – чуть заикаясь, продолжил он, – что снимал частный детектив. Профессионал. Фото в кабинете и в гостиной, скорее всего, сделаны из-за окна. Такой оптики ни у одного папарацци нет.