Про себя я его вспоминаю еще чаще. Три раза в день, как минимум.
Дисклеймер.
Я не знаю, насколько правильно понимаю смысл этого умного правового слова. Говорят, оно означает «самоизбавление от ответственности». В интернетной версии моего сознания это, скорее, что-то типа «не поймите меня неправильно»— или «не поймите меня правильно», как сказал некогда М.М. Жванецкий.
Итак, не поймите меня (не)правильно.
Надо сразу объяснить, какое отношение я имел к покойному Б. А. и почему юбилейно взялся о нем вспоминать. Вынужден сказать это еще и потому, что немало мелкой мифологии на этот счет наворочено за последних 15 лет моими (не)доброжелателями.
Я никогда не был важным человеком в окружении Березовского. Не имел отношения к его бизнесу или деньгам. О большинстве березовских серьезных (в его понимании) дел знал не вовремя, мало или ничего.
Вопреки старым слухам, никогда не служил я ни «политическим директором» Березовского, ни его представителем в России после Борисовой эмиграции в 2000 году. Опять же, и о многих его политических проектах я узнавал случайно, а то и никогда.
Кем же я для него все-таки был — применительно к праздничной дате?
По-моему, максимально близко к истине будет так.
Консультантом по отдельным сюжетам. Иногда для него важным, пример — «оранжевая революция» 2004 года на Украине. Были и другие важные сюжеты с конца 1990-х годов.
Относительно качественным собеседником по долгим темам, не имевшим тогда практического значения.
Другом? Возможно, скорее, начиная с 2004-го (революция). Я так считаю, хотя он, может, и не считал. Для него «друг» значило нечто совсем иное или вообще не значило такого, что можно было бы словарно объяснить.
Кем он был для меня, сказано в первом абзаце, выше.
Хорошо ли я знал Березовского? Считаю, что хорошо. Хотя виделись мы нечасто и не помногу. Но ведь не обязательно каждый день смотреть музейную картину, чтобы полагать ее хорошо известной тебе. Знание же, как мы понимаем от Платона, — это воспоминание, черпаемое из волшебного резервуара Вселенной, не зависящее от твоего практического опыта и прочих посюсторонних фактов. Знание, в том числе мое о Борисе, — оно само по себе.
Отдельно от жизни и не всегда совместимо с нею.
Еще хочу сказать, что смотрю на него не из мейнстрима, которому никогда не принадлежал, но глазами фрика и маргинала — обычными моими глазами.
Основные легенды, которые по случаю даты пора бы уже перестать воспроизводить, такие.
A) В 1990-е— по крайней мере, в середине десятилетия — он был хозяином страны, в смысле Российской Федерации.
Б) Березовский — хитроковарный интриган, мастер тонких многоходовых комбинаций (многоходовок).
B) Злейший враг Путина. Предмет ненависти и объект мести последнего. Свернул себе шею в затянувшейся борьбе с куда более сильным противником.
По мере поступления.
А) БАБ не мог быть хозяином никакой страны, потому что не был хозяином вообще. Органически и психически, у него не было ни чувств, ни свойств, ни, главное, инстинктов хозяина. Не просто так вся его собственность — от пакета акций банальной «Сибнефти» до какого-то там невиданного (во всяком случае, мною, да им самим, кажется, тоже) дворца в Марокко — была оформлена настолько через пень-колоду, что ни один суд мира никогда не признал бы ее подлинно березовской. Из-за чего БАБ в конечном счете и разорился в хлам.
Собственность в Борисовом постижении — это нечто, чем он мог управлять одной лишь силой своего сознания. в принципе, довольно русский подход, в исторической России, где мы все еще живем, всякая бумажка, удостоверяющая принадлежащее тебе, — не гарантия чего бы то ни было, но только повод обсудить с тобой, кому оно все принадлежит на самом деле, по справедливости. И порою, но вовсе не всегда, возможность этим утилитарно пользоваться, пока тебя не выгнали более сильные, мудрые и правильные.
В общем, пока контролируешь что-то силой воли, любви или страха — твое. На минуту потерял такой контроль — уже не очень-то твое.
«Собственность— то, что принадлежит моей голове», — мог бы сказать Березовский, хотя никогда, кажется, не говорил.
Страну РФ БАБ считал потрепанной до вокзального состояния, но местами все еще шикарной любовницей из очень знатного, пусть и обедневшего, оскудевшего рода, которую можно посредством дьявольского обаяния и шизофренического ума сношать как угодно куда угодно.
Хозяйское право на страну не только не было зарегистрировано никогда, как всякий его подразумеваемый им же актив, — его не было и в материальной реальности. Только в воображении его самого, некоторых друзей и многих врагов. Потому-то его вытеснили быстро, как только захотели. А всякие чиновники и топ-менеджеры, которых он считал своими-своими — опять же в порядке условной собственности на их завороженные его обаянием души, однажды, в 2000 году, поняли, что работали совсем не на него, а вроде как на государство. Государство!