Вадим Дмитриев
Чёрные лебеди
Пролог
— Земля! — кричала Хельда, вглядываясь в серую полоску горизонта.
Она стояла на носу лёгкого парусника и ветер-северяк, солью набивая мех её волчьей накидки, сыпал холодными брызгами в разгорячённое лицо. Корабль с изображением ворона на парусе нёсся вперед. Под утренним бризом полосатое полотнище звонко гнулось молодым месяцем, а чёрный ворон пророчил удачу.
Вскоре массивный штевень врезался в берег и бритоголовая команда, втащив судно на сушу, выстроилась перед лесом с луками на изготовке.
— Кто первым заметит южан, получит награду, — гаркнул Эрик Красноголовый.
Они, молча по очереди, поклонились Лесному Деду, положили на поваленное дерево подношения — вяленую рыбу и хлеб — и вошли в лес.
Парни хвастались, что в прошлый поход рыбаки попались прямо на берегу. Чинили сети, а завидев островитян, пытались бежать. Сразу убили троих, четверых взяли в плен. Войдя в селение, забрали много добра — лисьих и волчьих шкур, другой пушнины. Много утвари. Забрали оружие и снасти. Нашли серебро. Тот поход удался, и Хельда уверилась, рыжий Эрик везучий.
Они шли сквозь лес, голодные и злые, жаждущие добычи, словно в песне:
Красноголовый шёл первым. Хельда едва поспевала за ним. Она опьянела от предчувствия схватки. Сверкающими от возбуждения глазами всматривалась в чащу. Это был её первый поход, и девушка твёрдо решила вернуться домой с серебром.
А началось всё в самый долгий день этого лета — в праздник Луны — когда ей исполнилось семнадцать.
— Ты уже взрослая, — сказал тогда Эрик, — хочешь в мою команду?
То было взвешенное предложение. Рыжий знал, на руках у Хельды, старшей в семье, три малолетние сестрёнки и брат. И все хотят есть.
Они рано остались сиротами. Отец, Бородач Борн, чьё тело бездыханным привезли из зимнего набега, был последним бликрокским пиратом и настоящим добытчиком. С двенадцати лет вплоть до подписания мирного договора ходил в походы. Все знали Бородача Борна как медведя, вселившегося в двухметровое волосатое человеческое тело. Но отакийское копьё пробило могучую грудь, и уже полгода Медведь пьет вино и веселится с предками в Лунном саду, рядом со своею женой. Мать Хельды, рыжеволосая Уна, не перенеся смерти мужа, быстро сгорела от неизвестной болезни.
Много лет назад молодой Борн привел на верёвке из отакийских земель красивую иноземку. Поговаривали, в том набеге Бородач выкрал её из селения, где та слыла колдуньей. Но привёз он её не как пленницу и не как рабыню. Как жену. Громогласно объявив об этом общине, в первую же ночь овладел её молодым горячим телом. Так на свет появилась красавица Хельда — светловолосая с большими раскосыми как у матери голубыми глазами, и с ослепительной отцовской улыбкой. Со временем у Хельды появились сёстры и брат. Все смуглые и темноглазые как и Медведь Борн.
А потом Уна поседела в одну ночь. Прямо перед возвращением корабля с телом мужа. Ещё до того, как узнала о его смерти. Она любила Борна больше жизни, и без него та теряла смысл. Так и случилось.
«Нет теперь со мной моего Медведя», — сказала Уна, увидев тело Бородача, и на следующий день слегла. Спустя десять дней неизвестная болезнь забрала голубоглазую в Лунный сад к её Медведю.
Так старшая дочь Хельда стала единственной кормилицей в некогда богатой семье. Она могла выйти замуж, многие сватались к юной красавице. Но тогда пришлось бы войти в семью мужа, оставив брата и сестёр умирать голодной смертью. Об этом не могло быть и речи, поэтому Эрик предложил девушке кормиться набегами.
После убийства короля Тихвальда война за геранийский трон разгоралась с каждым днём. Мирные договора разрывались, купцы отказывались платить дань за морские переходы, и жители островов решили вспомнить старое пиратское ремесло.
Предложение Эрика могло стать спасением. Женщин не брали в походы даже куховарить. Пиратский набег — мужское занятие. Но Красноголовый был дальним родственником Бородача Борна, потому считал обязанным заботиться о его семье. Два года давал еду и деньги, а сейчас, собравшись в поход, решил взять Хельду с собой. Он давно присматривался к бойкой девчонке, крепкой и вёрткой, похожей на отца.
— Пойдешь с нами? — спросил, щурясь, — будешь нашей Девой щита? Завтра отплываем. Много серебра и добра привезём. Твоей семье хватит, перезимовать.
— А договор с отакийцами?
— Я его не заключал. Что мне бумага? Право сильного — прийти за добычей, обязанность слабого — поделиться добром. Если так будет, все останутся живы.
И Хельда согласилась.
День подходил к концу, когда Эрик с бездыханной Хельдой на руках поднялся на палубу. Уложив на корме, укрыл медвежьей шкурой. Обожженная рука висела плетью.
— Ей не выжить, Эрик, — слышалось сзади.
— Не стоило девку в море брать.
— Мы что, уйдем без добычи?
— Заткнитесь все! — не оборачиваясь, гневно прорычал Красноголовый. — Гори все огнём…
Глянув на обгоревшую по локоть руку, сглотнул подступивший к горлу ком и стремительно спустился на берег.
— Мы не уйдем пока не сожжём их! — крикнул команде. — Пока не выпустим кишки! Мы не останемся без добычи! Эта ночь для них станет жаркой!
Островитяне одобрительно зашумели:
— Пустим красного петуха!
— Правильно! Не уйдем без добычи!
— Выдвигаемся сейчас же!
Красноголовый отдал бы всю добычу, да что там добычу, отдал красавец-корабль, лишь бы девчонка выжила.
Но судьба уготовила ей иное.
Ровно в полночь Хельда открыла глаза. Песня, еле различимая в шелесте волн разбудила её. Спустившись с корабля, ступнями коснулась воды.
Холодная луна нависла над морем. Её серебряный свет терялся в морской бездне, откуда нарастая и наполняя ночь, слышалось тихое пение прекрасных девичьих голосов.
— Дочь Уны, мы ждали тебя, — доносилось из морских глубин.
Песня сливалась с ветром, превращаясь в вой.
— Дева Воды Хельда, открой лоно для Звериного семени, — пели девы, поднимая ударами хвостов фонтаны солёных как слёзы брызг. — Дочь небесной от смертного, выноси живого от мёртвого.
Песня окутывала, очаровывала, вводила в транс. Девушка подхватила её, словно всегда владела колдовским языком. Длинные волосы за спиной превратились в рыбий плавник, тело покрылось чешуёй. Пурпурная луна окрасила небосвод кровавым заревом. Распластав руки, Хельда пошла на зов, и вскоре морская бездна поглотила её.
Песня стихла, луна почернела. Горячий ветер, раздувал языки зарождающегося пожарища. На берегу пылал корабль Эрика Красноголового.
— Убьёшь короля — станешь королём. Таков этот мир, сынок. — Гелейский акцент с отрывистыми согласными выдавал северянина. Коренастый, средних лет солдат, хрипя и покашливая, продолжал: — Когда Хор скинул на гвардейские копья короля Тихвальда, тут такое началось… кх-эх. Сторонников Кровавого вешали цельный год, на каждом столбе. И я вешал, всяко бывало.
— Вот так, без суда? — его молодой напарник морщился, напряжённо прислушиваясь к шелесту прибрежных кустов, и беспрестанно поправлял длинную пику на тощем плече.
В отличие молодого, вояка постарше, казалось, совсем утратил бдительность. Любуясь зарождающимся над рекой весенним утром, беспечно продолжал:
— Что прикажешь, каждому личного палача приставить? Кх-эх… — крякнул, недовольно хмурясь, — палачей не напасёшься. Вешали скоро, даже помолиться не давали. Раз-два, и висит. Висельная петля делается быстро. Берёшь, значится, верёвку — её расходовали изрядно — а дальше главное выбрать место. Благо вдоль дорог столбов да деревьев хватало по горло. То есть… для каждого горла.
Он рассмеялся неприятным болезненным смешком, похожим на треск хвороста в печи. Всегда немногословный, сегодня северянин был явно в ударе.