Джон не служил в ВВС США, хотя он и пытался присоединиться к нам здесь — но возникла какая-то проблема с его гражданством: он родился не в Америке, а в Рио-де-Жанейро. Лучшее, что ему удалось, — это поступить пилотом в Международный Красный Крест. Но так как в Сайгоне все мы живем довольно тесно, я часто видел его. Джон был сбит — или пропал без вести — во время одного из своих полетов. Его самолет был единственным исчезнувшим, и никто не знал, что случилось. Он потерялся где-то на границе с Камбоджей, которая, как вы знаете, находится рядом с Вьетнамом.
Первого августа этого же года (уже добрых 5 месяцев прошло с тех пор, как его официально объявили пропавшим без вести) какие-то местные жители вышли из джунглей Камбоджи с его курткой и завернутой в нее рукописью. Так как у Джон не было никаких близких, а я — самый близкий его друг, я и забрал эту рукопись. И должен сознаться, я понятия не имел о том, что Джон сам пытается писать романы и, тем более, мне совершенно не понятно, зачем ему потребовалось брать с собой в полет рукопись, но, тем не менее, все происходило именно так.
Я посылаю эту рукопись именно вам, потому что она очень похожа на многие ваши книги, а также потому, что, когда я в последний раз видел Джона Дарка живым, он говорил мне о вашем романе, по-моему, — о «Выездных Волшебниках» — с большим восхищением. Вы можете делать с этой рукописью все, что захотите — оставить ее себе в качестве сувенира или попытаться опубликовать ее, если это вам придет на ум. Лично я не знаю, что мне с нею делать, и посылаю ее вам.
Вы сами увидите, что все написанное здесь кажется очень странным. И самое странное то, что в начале он пишет о своей семье и даже о полете чистую правду, насколько я это знаю. Джон, должно быть, очень долгое время прожил в джунглях, прежде чем написать предисловие к своему роману, после того как потерпел аварию его самолет. По крайней мере, это единственное объяснение, которое приходит мне в голову.
Я никогда не поверю в то, что все написанное в книге действительно правда. Не поверите, конечно, и вы.
Извините, что занял столько вашего ценного времени, и надеюсь, что вы еще продолжите серию о Тонгоре и напишете о нем несколько новых книг.
С наилучшими пожеланиями
Все остальное утро 27 ноября 1969 года, весь день и часть ночи я провел за чтением этой рукописи, которую уже позднее озаглавил «Джандар с Каллисто».
Разрешите мне сказать несколько слов о ее странном виде.
Бумага, например, была такой, какой я раньше просто никогда не видел. Она имела жесткую и волокнистую структуру, была грубо изготовлена и коричневого цвета. Она чем-то напоминала мне старинные папирусы. Дело в том, что у меня есть небольшой обрывок старого египетского папируса в той коллекции, которую мы с женой давно начали составлять из египетских древностей. Я сравнил обе бумаги, и они оказались разительно похожими одна на другую. Бумага, на которой был написан роман, была изготовлена из грубого тростникового волокна, свитого из расплющенного так же, как и папирус, который висит в золоченой раме у нас на стене в гостиной.
Я сказал, что это была рукопись, то есть документ, написанный от руки, и это верно, но написана она была пером, равного которому я никогда не видел и даже не мог догадаться, что это было за перо. Ни шариковая ручка, ни даже старинное вечное перо не могли оставить на бумаге таких линий. Создавалось полное впечатление того, что использовано было гусиное перо, остро отточенное ножом.
Я предположил, что это было гусиное перо, потому что качество письма постоянно менялось, как будто одно перо снашивалось и его заменяли другим, либо оттачивали заново. Письмо нескольких первых страниц отчетливое и ясное, потом становилось грубым и расплывчатым, а затем снова ясным и отчетливым.
Сами чернила тоже были очень странны. Казалось, они были сделаны вручную домашним способом. Во всяком случае, я не знаю фирмы, выпускающей чернила, которые бы неровно расплывались — а именно это происходило почти со всеми страницами рукописи.
Состояла она ровно из пятидесяти шести листов этого старинного пергамента, или папируса, или даже не знаю, как еще назвать эту бумагу, исписанную мелким ясным почерком на обеих сторонах листа с очень узкими полями. Каждый лист рукописи был размером примерно 10 на 12 дюймов, то есть почти квадратный. Я никак не могу объяснить, почему был выбран такой странный размер. Коммерческие фирмы, обычно выпускают бумагу 8.5 на 11 дюймов — такой бумагой пользуюсь и я, печатая на машинке. В свое время мне довелось видеть японскую рисовую бумагу меньших размеров — б на 8 дюймов, если я верно помню. Но все это здесь ни при чем. Я, кажется, сознательно избегаю некоторых важных вопросов, которые встают передо мной.