— Ты? Что-нибудь новое?
Так же шепотом Луганцев ответил:
— Последний узел был рассчитан неправильно. Я, кажется, нашел ошибку. Черт, как мы ее допустили — ума не приложу! И никто не заметил — будто общее затмение… Сейчас я тебе все покажу.
А через полчаса Батеев вызвал машину, и они поехали по городу — поехали по квартирам своих сотрудников. В темных подъездах на ощупь находили кнопки звонков, сперва осторожно, а потом, когда долго никто не отзывался, со всей силой на них нажимали и слышали, как там, за дверью, бранились: «Кого нелегкая принесла! Чего не дают людям покоя!»
Супруга инженера Озерова заявила категорически:
— Никуда Тимку не отпущу, ясно? Заездили человека… Все. Спокойной ночи…
Она хотела захлопнуть дверь, но «Тимка», солидный, страдающий одышкой инженер Озеров, одной рукой поддерживая брюки за расстегнутые помочи, а другой прихватив пиджак, отодвинул супругу в сторону и вышел в коридор.
— Что-нибудь новое? — спросил он у Луганцева. — Едем в институт?
В «Волгу» набилось семь человек. Батеев покрикивал на шофера: «Давай быстрее!» На выбоинах машина подпрыгивала, кто-то тихонько постанывал, кто-то смеялся, а Озеров жаловался: «Дышать же трудно, навалились!»
Ошибка в расчете важного узла оказалась тем камнем преткновения, о который они долгое время спотыкались. Кто ее допустил — выяснять не стали. Главное, она была найдена, и общими усилиями они ее исправили. Теперь, пожалуй, все стало на место, теперь они чувствовали себя победителями. И никто из них не сомневался, что все их неудачи остались позади.
Озеров сказал:
— С Луганцева причитается. Он — главный герой… Давай, Семен, организуй пару бутылок шампанского.
Луганцев пошарил по карманам, пожал плечами:
— Ни копья нет. — И добавил: — Поехали к Озерову, его половина примет нас с распростертыми объятиями.
— Нет уж, слуга покорный! — рассмеялся Озеров. — Моя половина и без этого выдаст мне по полному счету.
…Неожиданно все это вспомнив, Батеев улыбнулся. И ему вдруг самому показались нелепыми волнения, которые он почему-то испытывает. В конце концов, кто такой есть Бродов — чужой человек, которому безразличны чьи-то успехи? И почему он обязательно должен что-то отклонять, что-то перечеркивать, в чем-то сомневаться? Вон ведь каким окрыленным вышел от Бродова Охранов! Значит, поняли друг друга, значит, нашли друг в друге единомышленников?
Батеев, кладя перед Бродовым чертежи, сказал:
— Мы, Арсений Арсентьевич, придаем этому струговому комплексу исключительное значение. И вот почему. В районе нашего бассейна с каждым годом пласты угля будут все менее и менее мощными. Стругов же для тонких пластов у нас фактически нет, вы это знаете. Над нами все время висит дамоклов меч — или комбайны, или старушки врубмашины. Вы меня понимаете, Арсений Арсентьевич?
— А комбайны вас уже не устраивают? — не то с иронией, не то с осуждением спросил Бродов. — Комбайны — для вас это уже архаика?
Батеев насторожился. В его планы никак не входил факт препирательства с Бродовым. Он знал, что Бродов этого терпеть не может. Знал он также и то, что Бродов не из тех, кто видит будущее технического прогресса угольной промышленности в струговых установках. Сам же Батеев был ярым их приверженцем и считал, что струговые комплексы рано или поздно вытеснят из шахт комбайны.
— Дело не в архаике, Арсений Арсентьевич, — ответил он. — Комбайны никогда не дадут нам того, что дадут струги. Даже если говорить только о сортности угля — одного этого довольно, чтобы отдать им преимущество. Вы ведь прекрасно знаете: на штыбе мы теряем где-то около полусотни миллионов рублей. А кто нам дал на это право? Или нам безразлично, в какую трубу летят государственные денежки? Когда мы на пласте испытывали свою установку и видели, какие плиты падают на конвейер, я подумал: вот они, наши дополнительные резервы. Рентабельность, прибыли, директорские фонды, премии шахтерам и так далее… Честное слово, Арсений Арсентьевич, душа пела от радости… А потом и другое…
Батеев вдруг умолк. Умолк на полуслове: взглянув на Бродова, он увидел, что тот совсем его не слушает. Правда, Бродов в это время разглядывал чертежи и разглядывал, кажется, очень внимательно, но все же такое пренебрежение к его словам покоробило Батеева. А Бродов, как бы между прочим, сказал:
— Так о чем ты, Петр Сергеевич? Комбайны, говоришь, в утиль? Рано, батенька ты мой, рано… Проекты и прожекты, как тебе должно быть известно, понятия в корне противоположные. Времена прожектерства давно прошли. — Он весело рассмеялся. — И слава богу, что они канули в вечность. Согласен?