Потом я нащупывал флягу с водой — убивать меня пока не собирались, — жадно пил и вновь проваливался в бессознательное состояние, завернувшись в грязную овечью шкуру, валявшуюся тут же рядом со мной. Так было немного легче переносить боль.
Было ли мне холодно ночами — не могу сказать. Я не осознавал ничего, чувствовал лишь, что все мое существо кричит во весь голос от жалости к самому себе. Боль поглотила меня полностью.
Есть я не мог, хотя внизу всегда стояла корзинка с пищей — мерзкой и неприглядной на вид, но я бы поел, если бы хватило сил. Корзинку поднимали и спускали на веревке, тут же рядом стояло и отхожее ведро.
Но мой организм, кажется, перешел на самодостаточный режим. Я не ел, и не нуждался в отхожем ведре. Только пил воду и спал.
Сколько продолжалось такое мое состояние, я даже предположить не мог. Впрочем, в эти часы… дни… я и не мыслил вовсе, мой разум слабо воспринимал действительность. Я постоянно метался в бреду, стонал и, наверное, плакал бы, если бы было чем. Но слезные железы не функционировали, перестали работать, как у нормального человека. И я в очередной раз терял сознание от боли, чтобы через несколько часов снова очнуться, вновь поискать воды — не всегда флягу наполняли в срок, иногда даже этого у меня не было, — и вновь впасть в забытье.
Кажется, пару раз, когда я на минуты приходил в себя, я видел наверху чью-то фигуру. Человек разглядывал меня, как экспонат в музее, потом качал головой и уходил. А я вновь отрубался.
Если бы кто-то прежде мне сказал, что в человеческих силах перенести любую боль, я бы не поверил. Слишком много в свое время читал о пытках, как средневековых, так и не столь давно придуманных. Практически никто не смог бы сопротивляться, когда ему загоняли иглы под ногти, или вырывали зуб за зубом самыми обычными плоскогубцами. А ведь это мелочи, грубая игра. Опытный мастер пыточных дел сумел бы разговорить абсолютно любого человека, без исключений. Подобрать болевой ключик к каждому — лишь вопрос времени. Именно поэтому каждый уважающий себя разведчик всегда имел под рукой яд. Это был единственный способ уйти достойно, не раскрыв врагу все секреты.
Благо, меня пока никто, кроме собственного тела, не пытал. В очередное пробуждение я потрогал руками свою голову — она сплошь была покрыта коростой, волос я не нащупал. Видно, их слизнул огонь, когда танк загорелся, а пламя частично перекинулось на меня. Повезло, что я этого не помнил.
Постепенно мне становилось легче, боль капля за каплей уходила из тела. Полагаю, кто-то другой уже давно умер бы, не выдержав мучений. Я же был не то, чтобы крепче, я просто регенерировал быстрее. И это меня спасло.
Когда я очнулся в следующий раз, уже смог поесть невкусной клейкой массы из жестяной тарелки, но даже эти помои придали мне сил. И я, наконец, смог восстановить ход событий.
Бой, белобрысый с фаустпатроном, горящий «Уралец» и темнота… видно, в тот момент немец меня пленил, и теперь я нахожусь в полной его власти. Вот только где мы? Со дна ямы видно было немного — лишь голубое небо с пробегающими по нему облачками, да редкие птицы, пролетающие далеко вверху.
Неподалеку послышались голоса. Удивительно, но говорили не на немецком, а на суржике — смеси русского и украинского языков. Говорили так, что слов не разобрать, но потом подошли ближе и я расслышал:
— Подывись, не пидох вин ишо?
О, это, видно, про меня. Я не стал скрывать, что очнулся. Наоборот, встал на ноги и расправил плечи, хотя эти действия причинили мне изрядные мучения.
Сверху легла тень, на меня сквозь прутья решетки пялился мужчина с вислыми, как у плакучей ивы, усами.
— Дывись, жывой!
— А ну тикай до пана офицера, доложись!
Голова сверху исчезла, послышался удаляющийся топот ног. Я вспомнил, что когда ходил с разведчиками в рейд за «Королевским тигром», спасенная нами женщина рассказывала о группе перебежчиков, работающих на немцев. Они отличались особой жестокостью… а главного у них звали… Шпынько. Точно! Мартын Шпынько! Не они ли по воле немца притащили меня в это место и бросили в яму? Если так, то дело мое плохо. Бывшие свои куда хуже кадровых военных. Впрочем, какие это «свои»? Мразь и сволота. Грязь под ногтями.
Через четверть часа за мной пришли. Решетку отодвинули в сторону, вниз сбросили веревку, второй конец которой остался наверху.
— Обвяжись! — приказал кто-то резким, сиплым голосом. Я подумал немного и выполнил требуемое. Мне нужно было выбраться из ямы любым способом. Сам я этого сделать не мог, так пусть враги вытащат меня своими руками.