Мы танцевали мелодию за мелодией, потом еще выпили вина, купили в буфете перекусить, и вновь танцевали.
В Гортеатре народ собрался преимущественно возрастной. Пожалуй, мы были единственной столь юной парой, остальным было за тридцать-сорок лет или еще больше. В основном я видел вокруг женщин. Мужчины же были либо совсем пожилыми, либо негодными к службе, хотя я заметил несколько военных — видно, либо комиссованы по ранению, либо местные. Многие женщины танцевали друг с другом, кавалеров не хватало.
До полуночи оставалось еще пара часов, и мне внезапно захотелось, чтобы рядом были те, кого я уже привык считать своей семьей: Леха, тетя Зина, члены нашей бригады. Но тетка даже в праздник трудилась, не покладая рук, Корякин и остальные были на смене, лишь нас с Носовым, как молодых, освободили от работы в этот день, а Леха… он собирался встречать переход в следующий год в актовом зале. Уверен, крутится сейчас вокруг своей Снегиревой, охмуряет!..
Я взглянул на Настю и понял, что ей тоже тут слегка скучно, но она молчит, не желая обидеть меня.
— А, может, рванем на завод? — предложил я, улыбнувшись. — Там в актовом зале танцы…
— Ты же за билеты целую кучу денег отдал! — покачала головой Анастасия. — Жалко!
— Да брось, чего жалеть? Еще заработаю, — отмахнулся я, вспомнив на мгновение, где именно я раздобыл эти рубли. Кто-то мог бы сказать, что это кровавые деньги и нужно обязательно от них избавиться, но деньги ведь, и правда, не пахнут. Может, это меня не красило, но сдавать их в милицию, даже анонимным образом, я не собирался. Оставив некоторую часть себе на оперативные расходы, на остальные я намеревался купить необходимых вещей и продуктов и отвезти в детский дом своим подопечным. Мы в ответе за тех, кого однажды спасли, даже если спасение произошло против воли спасаемых и тебя при этом пытались убить.
— Я согласна, — явно обрадовалась Настя.
И мы вдоль стеночки вышли из зала, забрали вещи в гардеробе и выскочили на улицу.
Шел легкий снежок, многие окна домов были украшены вырезанными из бумаги снежинками и гирляндами. Бомбежек в Челябинске можно было не опасаться — город находился слишком далеко от линии фронта, ни один бомбардировщик не доберется. Нам на встречу попадались улыбающиеся люди, поздравлявшие и нас, и всех вокруг с наступающим новым годом, который обязательно должен был стать счастливым! Мы поздравляли в ответ, желая всевозможных благ и, главное, победы! Фонарей по случаю праздника горело больше обычного, и тьма словно отступила в сторону, давая горожанам возможность насладиться столь редким в последнее время позитивным настроением, и сказочной, волшебной атмосферой, царившей вокруг.
— Как же хорошо-то! — Настя раскинула руки в стороны и упала спиной в большой сугроб. Я шлепнулся рядом, ощущая в душе приступ восторга. Как же давно я не испытывал подобных эмоций… слишком давно, уже и позабыл, что может быть вот так на душе — вокруг голод, война, а ты словно на время отстраняешься от всего этого и впадаешь в состояние полнейшего умиротворения.
Мы встали на ноги и побрели вперед, держась за руки, как подростки.
— О чем ты мечтаешь, Буров?
— О том, чтобы ты называла меня по имени, — всерьез ответил я.
Настя смутилась.
— Прости… Дима. Наверное, я долго буду к этому привыкать.
— У нас впереди вечность, — сказал я негромко, и правда, веря в свои слова. Ведь, что бы ни случилось, жизнь не заканчивается, и даже смерть является началом чего-то нового. Это я теперь точно знал.
— Так о чем ты все же мечтаешь? Есть у тебя одна мечта, самая заветная?
Я всерьез задумался. Вопрос только казался простым, и можно было ответить на него легко, перечислив все, чего может желать человек: быть здоровым, состояться в своем любимом деле, иметь семью… конечно, хотеть, чтобы кончилась война, но я-то знаю, это случится еще не скоро… что же я хочу больше всего на свете?
— Наверное, я мечтаю о том, чтобы не раствориться во вселенной случайной незаметной песчинкой… чтобы оставить свой след, пусть небольшой, совсем крохотный, но свой…
— Это хорошая мечта, Дима! — грустно улыбнулась Настя. — Это даже не мечта — это цель, путь, смысл жизни. Хорошо, когда у человека есть стержень, вокруг которого он строит свое будущее. Такого человека не сломать, не согнуть.