Выбрать главу

А раньше здесь была страна со множеством процветающих городов и правильной сетью дорог, от которых остались земляные валы четырехугольных укреплений на горном плато и побережье. В глухой тайге каменные колодцы, поднятые над уровнем рек террасы полей, не затопляемые во время наводнений, дороги по горным склонам, заросшие многовековыми кедрами, елями и пихтами.

...Золотая империя чжурженей собрала со всех окрестных народов рабов, охотничьи селения соединив дорогами, дальних превратив в ближних, распахав лесные поляны и введя порядок производства и потребления, новую одежду, регламентировав каждый поступок и обезличив каждого работающего. Чтобы создавать маленькое богатство для большого государства, чтобы заставить людей непрерывно работать сообща, нужно каждого по отдельности разъединить, дать со стороны приказ, и снова собрать вместе, - разобщенные, они уже не заботятся о том, что им делать, лишь бы делать, а причина интенсивной работы найдется, хотя бы страх голода. И Золотая империя стала золотой. Теперь рабы боялись всякого конного, появляющегося с того конца дороги, где власть построила пышные города. Чиновники уже не удовлетворены ни прекрасными лошадьми, ни богатыми колесницами, они же богаты! Их уже носят в носилках в сопровождении пышных верховых.

Где они, с осторожными манерами и благообразными лицами, с засученными рукавами одежд, на лесных дорогах в глубине сопок. Где их кони? Где их свита? Вот и приходит на мысль "Маленькое богатство для маленьких воров, а придет Большой вор, - он возьмет все, для него припасенное, всю Золотую империю". И понесутся по ровным дорогам орды мрачных всадников, уже неизвестно во что одетых, смесь дикости и праздности напялив на себя, озлобленных рабством и не знающих жалости. Они заставят в осажденных городах жрать человечину. Огнем выжгут эти всадники поля, столь кропотливо возделанные рабами, пустят по ветру правильные поселения, и их стрелы разгонят оставшихся в живых. Они, испытавшие рабство и унижение, поднявшие красные штандарты свободы, не нуждаются в рабах, только в безграничных пустых пространствах, которые населят новой расой свободных людей, своих потомков. Они, взявшие все и утолившие свои обиды, заалчат мирового господства, ведь нищие не знают меры!

Сотню лет Цзинь повелевала судьбами соседей, направляла их гнев на Юг и Запад, а у себя строила миллионные города и процветающие селения, преобразовывая страну рыбоедов и таежных охотников в разумную машину государства. Следом за Золотой Империей падут и заносчивые манзы, коварству научила Сунь, за людей не считая соседей. Цзинь пала еще до того, как захватчики прошли в край ее земли. Мэнгу принесли с собой в цветущий абрикосовый сад Золотой империи страшные болезни, чернотой и язвами скосившими его обитателей. Осажденные города, годами сидевшие за высокими стенами, съевшие всю живность и своих мертвецов, пали от тлетворного духа болезней. Манзы ушли, забрав с собой миллион ляней золота и серебра, всю бронзу и нефрит, а по зарастающим и искореженным дорогам Золотой Империи вслед за ними за горизонт на Юг разоренной страны ушли и варвары, оставив в горах банды свирепых изгоев и дезертиров, которым было все равно куда кочевать, чума их не брала, они сами были как болезнь. Страна обезлюдела, волки и тигры вышли из лесов, загрызая оставшихся в живых.

У местных аборигенов еще остались представления о великолепных дворцах, массовых празднествах, когда красочно расцвеченные лодки со множеством гребцов наперегонки мчались по водам моря. Но не осталось желания обустроить государство, с его несправедливостью и насилием.

Русское царство - часть Великой Золотой Империи Чингисхана, от моря и до моря.

Мы, славяне, широким серпом развернулись, оказавшись как накипь на окраине этой Империи. И кибитки наши кочевые застряли избами в болотах и дремучих лесах, протянувшихся от верховий Волги, Западной Двины, Днепра, Немана, Буга, Днестра, Лабы, Вислы, Дуная. Мы тот народ, что развернулся от Европы на Восток. И вот мы на берегу Татарского пролива и Океана по воле "татарина и либерала" графа Муравьева-Амурского, ежегодно уезжавшего отдохнуть из Сибири в Париж от трудов праведных.

До нас здесь была Золотая империя чжурженей, сотни городов, которые уничтожили воины Чингисхана, прежде чем направиться на завоевание мира - на Запад.

Глава N11

Беглец

Случайность сталкивает нас с чужой жизнью, чтобы тут же обстоятельства унесли её прочь от нас, оставив на сердце печаль.

У каждого есть своя история, и она тесно сплетена с жизнью, постоянно напоминая о себе рассказом. Вот и сейчас, в сумрачном лесу, туман скрадывал стволы деревьев, а Мишель вслушивался в рассказ о странствиях Евстафия.

Куда и зачем направляется этот человек. В какие долины переносил его туман. Какие случайности он ищет, ибо в тумане редкие ориентиры памяти высвечивают мысли ярче, чем в повседневности на слепящем свету дня. Да и понятно, утратив беззаботность прошлого, усомнившись в порядке нынешнего, убедившись в непредсказуемости будущего, он не может не думать о тайне, наполняющей окружающее, сводящей вместе случайности, складывающиеся в судьбу. Разобраться во всем он не может, настолько коротка жизнь его, но и не знать не может, так как все, что он знает, это и есть - все.

Здесь я уже полугода, - продолжил свой рассказ Евстафий, - из залива Ольги. Что же эти места для меня? Туманы и весеннее пробуждение природы, грязные дома на той стороне бухты среди пустырей вырубки, за складами тайга, гукание кукушки; ловля ночью на огонь корюшки на подхват с борта затопленной шкуны.

Пришел с Уссури из деревни Иннокентьевка, был на Имане в поселении Картун, на Нотто, прошел реки Улахэ, Сандугу, Ли-фудзин. И я живу среди того, что знаю давно. Пробовал мыть золото в горах, но китайцы не подпускают к своим тайнам на Сихотэ-Алине - существует запрет русской администрации на золотодобычу. Ходил за корнем "женьшенем" с удэгейцами и тадзами.

Глубже пласты памяти, тщетно все. Время - метки. Образы и мысли. Почему мы помним время? Потому ли, что все образы и мысли суть метки, расставленные сознанием. Мышление складывается по принципу причина-следствие, которых объективно не существует, и являются сознанию, как метки, отражающие волевое действие сознания.

Память может вспомнить - раскованный легкий веселый смех девчат за ставнями окон обывателей на поселковой улице в Ольге; моросящий дождь в заливе Владимира на проселочную дорогу; на сенокосе переселенцев из Тадуши, старичка-китайца, лекаря в бухте Тетюхэ, со своими золотыми иглами; болотистые верховья Ли-фудзина, староверку в старушечьем платке из Янмутьхоузы на Сандоге, пустившую переночевать в избу, а потом утром отмаливавшую оскверненную душу, стукаясь лбом об полати перед образами-складнями.

Что же я искал там по дорогам? Родство душ, выросших в одном климате, исторически и нравственно однородных, я не говорю одинаковых, я говорю - живых. Искал того, чего я лишился еще в детстве - дома. Москва, кривая Маросейка, и я, девятый сын многочисленного бедного семейства, студент в валенках, скрипя снегом, несу подмышкою связку книг.

Я не бравирую своей бездомностью. Да и что для меня теперь книжная ученость - чтобы занять место в присутствии? Дым, морок, а не жизнь. Теперь не важно, что больше вспоминаю ночевки у костра при дорогах. Россия - это дороги, точнее, бездорожье, неосвоенное пространство и глухие тупики.