Безрезультатно.
Наверное, он должен был испытывать разочарование, но в душе царило умиротворение. Пальцы снова ласково скользнули по нежной коже, погладили оттиск в форме черного пера на корешке. Ни названия, ни автора, ни других меток. Поверхность Книги была теплой, наверное, нагрелась от близости к свечам.
Молодой человек нахмурился. Ему вдруг пришло в голову, что у Книги должно быть название. Именно поэтому она не открывается, решил он. Как же может открыться Книга, у которой нет названия? Ведь без него нет никакой определенности, что у нее внутри.
Он потянул одно из перьев из деревянного стаканчика и задумчиво посмотрел на закругленный кончик. Перо не было должным образом очинено, а молодой человек понятия не имел, как это делать, поэтому просто аккуратно окунул кончик пера в отверстие в центре воронки. Когда он вынул его на свет, кончик оставался таким же незапятнанным, как и раньше.
Чернильница была пуста.
Он удивленно заглянул в черный зрачок отверстия, чаша вдруг взвихрилась смерчем тьмы, стаей угольно-черных птиц, мрак поглотил стол, свечи и полки с книгами.
И не стало ничего.
А потом стало утро.
Голова была тяжелой, в горле и в носу было неприятное ощущение сухости, которое предвещало простуду. Сокрушенно покачав головой, парень выбранил себя за легкомысленно распахнутое накануне пальто. Он часто подхватывал простуду по осени, стоило только забыть застегнуться или недостаточно хорошо укутать шею шарфом.
Пока молодой человек заливал кипятком растворимый кофе и включал компьютер, в голове его кружились странные обрывки ночного сна. Какой-то письменный стол, библиотека, черный смерч из птиц…
— Что общего у ворона и письменного стола? — спросил он у загоревшегося монитора и отхлебнул кофе.
Странный сон навел его на мысли о загадочной книге, и парень быстро просмотрел посещенные вчера форумы. Ничего нового. А вот в почтовом ящике, который он на всякий случай оставлял кое-где для контакта, неожиданно обнаружилось письмо.
Добрый вечер.
Весьма заинтересован вашей находкой. Буду рад принять вас у себя и поделиться любыми знаниями, которыми обладает такой заядлый историк и библиофил, как ваш покорный слуга.
Приходите в любое время.
Ниже был написан адрес.
Озадаченно прочитав короткое письмо несколько раз, молодой человек взъерошил волосы. Стиль письма был довольно странным, старомодным. Историк? Библиофил? Воображение уже рисовало ему благообразного профессора, одетого в поношенный, но приличный костюм-тройку. Непременно в очках. В квартире у него обязательно будут высокие книжные шкафы, доверху набитые книгами. Старинными (весьма), конечно же, он ведь историк. И непременно большой письменный стол. Старомодный (заинтересован вашей находкой), тяжелый, с канделябрами на темной лакированной поверхности.
— Канделябры-то зачем? — задумчиво поинтересовался он у монитора. — Третье тысячелетие на дворе.
Но воображение упорно настаивало на канделябрах и перьях (принять вас у себя) для письма.
Парень тряхнул головой, посмотрел на адрес, указанный в письме, и торопливо допил кофе.
Идти было недалеко.
Жил историк в обычной хрущевке на пятом этаже. После четвертого звонка в старый (в любое время) звонок с красной кнопкой из-за двери донеслись позвякивания и щелчки, подслеповатый стеклянный кружок глазка сначала озарился тусклым желтым светом, а потом снова померк.
Черный зрачок вдруг вызвал в голове молодого человека воспоминания о каких-то птицах. Он поежился, чувствуя, как руки покрываются гусиной кожей.
— Чем обязан? — донеслось из-за двери.
— День добрый. Вчера вы написали мне по поводу книги…
— О! Минуту, мой друг, минуту!
Глазок просветлел, дверь разразилась целой серией металлических щелчков и, наконец, открылась. «Благообразный профессор» оказался высохшим стариком в клетчатых штанах с вытянутыми коленками и такой же клетчатой рубашке навыпуск. Очки присутствовали, но положение не спасали, потому что одна из дужек была перемотана изолентой.
— Покажите! — без предисловий велел он.
И тут до парня дошло, что странный томик так и остался лежать в книжном шкафу у него дома. Историк, видимо, прочел смятение на его лице и вдруг как-то поник.
— Ах, что это я. Как неудобно, ей-богу. Проходите, молодой человек, проходите, — он отошел в сторону, впуская гостя в тесную прихожую, где с потолка свисал пыльный плафон из блеклого пластика с тусклой лампочкой внутри.