Молодой человек задумчиво осмотрел исписанную страницу. Оставалось лишь последнее предложение, он давно уже придумал, каким оно должно быть. Чернильница опять опустела, но привычное движение лезвия над запястьем вызвало лишь очень тонкую струйку крови, будто его молодое тело покидали последние капли.
Автор окунул в чернильницу черное перо и на мгновение замер, будто в нерешительности.
Но страницы звали, звала Книга и книга, что желала быть закончена, и он не мог противостоять их двойному зову. На тонкую кожу страницы легли последние слова, последняя точка его истории, и сон дрогнул.
Зашелестели страницами сонмы книг на полках во тьме, и их шелест был похож на шорох черных крыльев, и на шепот, в котором мириады голосов произносили слова на неведомых языках.
Дрогнули и заколебались огни свечей, и по ним скатились прозрачные слезы горячего воска.
Встрепенулась Книга, и страницы ее вновь взвихрились ураганом, в котором мелькали символы неведомых языков из далеких невообразимых миров.
И, пока вихрь листов мчался к началу Книги, молодой автор осознал все, что произошло, и вспомнил явь, и сны, и то, что считал снами. И в последний раз почувствовал боль и радость творения. И вдруг впитал и познал все истории, что были написаны книге от начала времен. Успел решить, что уплаченная за это цена невелика и справедлива, и успел понять, что приходит Книга лишь к тем, кто готов ее платить.
А потом захлопнулась тяжелая обложка, породив порыв ветра, который задул свечи. И мрак объял письменный стол, и Книгу, и автора.
И не стало ничего.