– У Мочалкина. Распоряжение с управления – всю смену уволить на хрен! Типа подозревают в сговоре с контрабандистами.
– Всю смену?
– Да там все охерели! – Володя не выбирал слов. – Коробков говорит – и так работать некому. А сейчас еще этот мудила со своими распоряжениями, плюс Лева, который из-за грузовиков готов всем жопу лизать! Проверку вот назначил. Дай Бог, Пашнин только увольнением отделается…
– Да там не доказать ничего!
Насон посмотрел на Гордеева так, как будто первый раз его видел.
– Витя, что с тобой происходит? Ты серьезно не понимаешь всего, что случилось, или тебе просто похер все то, что там творится? Скажи честно.
Гордеев открыл рот, чтобы… А что он мог сказать? Что ему действительно похер на то, что не касается генеральских звезд? Но именно ли это хотел услышать старый друг Вова Насонов?
Не дождавшись ответа, собеседник покачал головой.
– Ты просто не представляешь, что может произойти, если просто вот так сидеть и смотреть.
– Ну, я постараюсь узнать… – начал Гордеев, но Насон его не дослушал.
– Конечно, – сказал он. Встав, он кинул на стол, где стоял нетронутый чай, деньги и вышел.
Виктор вытер с лица невидимую пелену. Вот еще один близкий человек на него обиделся.
«Вообще все это странно. Сначала с ювелиркой прокололись, теперь на янтаре косяк. Случайность или нет? Или кто-то копает? Или опять кто-то вкладывает… из своих? Но как узнать?»
Он попробовал что-то выяснить по ситуации с янтарем у Мочалова.
– Да там все понятно, – махнул рукой и.о., когда они пошли в столовую, и Гордеев аккуратно затронул нужную тему. – Все были в курсе, вся смена, стояли и смотрели на «контру», и никто слова не сказал. Еще и чужого человека в таможенную зону запустили – вот еще один довод. Надо бы уволить всех к чертовой матери, но Сотилайнен предложил другой вариант.
– Какой? – не удержавшись, хмыкнул Виктор.
– Смену – расформировать, со всех взять заявление на увольнение с открытой датой. Проверить на полиграфе, кто пройдет – вплоть до того, что раскидать по другим подразделениям.
«Лева, конечно, мудак…» – подумал Гордеев, но Мочалов уже продолжал:
– А двоих, самых главных виновников, уволить!
«Почему двоих???»
– Бабу, ту, что на хискане сидела, и начальника смены, – как бы ответил на немой вопрос и.о. – Тем более, что начальник смены вместе с этим… провожающим, уже под прокуратурой сидят, там дело заведено. Жалко, китайцев суд отпустил, что-то там не доказали.
На китайцев Виктору было пофиг, а вот с тезкой Пашниным они начинали работать практически одновременно. Эх, были времена…
– Слушай, ты вот эти шницеля пробовал? – Мочалов вывел Гордеева из раздумий. – Хочу попробовать.
– Нет, не пробовал.
Аппетита не было. Виктор, наскоро перекусив, пришел к себе в кабинет и, не включая свет, уселся в кресло. Положив руки на стол, а голову на руки, он тупо вперил взгляд в картину на противоположной стороне стены, изображающую какой-то морской сюжет.
Он обещал Плесковой: сидеть тише воды и ниже травы, никуда не ввязываться, ни за кого не впрягаться. Быть может, что года через три-четыре он уже и не вспомнит, кто такой Витя Пашнин, а работу в Летной таможне впоследствии будет вспоминать всего-то как один из первых этапов своей большой карьеры. И перспективу этой карьеры на весах не сможет перевесить ничто – Гордеев это отчетливо понимал. Но почему же ему так паскудно? Почему так жалко эту увольняемую ни за что «бабу» Галку, которая, возможно, при нем даже не работала? Совесть?
Очень смешно.
«Где была эта совесть, когда ты подставлял Даню? Когда выживал Большова? Когда увольнял Седова, Телиту, Тишаева? Когда не помог Черных? Когда вовремя нашептал кому следует про Беркову? Сейчас Пашнин, которого ты использовал, и которого Сотилайнен хочет сожрать только из-за того, что он близок к «сосновским» – где сегодня эта твоя мнимая совесть, Гордеев? Леве сейчас похрен, он на любые пакости пойдет, лишь бы на должности задержаться. А ведь ты и его под молотки пустил за то, что он тебе все в глаза сказал. Теперь Лев Насона сгноит, а ты узнаешь и ничем не поможешь. Не поможешь ведь, да? Не поможешь.
Нет у тебя, Витенька совести. Не бывает совести у тех, у кого на первом месте стоит карьеризм. А еще у них не бывает друзей. Потому как нужные люди и связи – это не друзья…»
Он спрятал лицо в руках.
Увы, все так. Но есть цель, и надо терпеть.
Сколько он так сидел – час, два? Меньше, больше? Из тяжких дум его вывел звонок мобильника.
– Привет, дружище! Соскучился?
Голос Мятникова был полон радости. Меньше всего Гордееву хотелось сейчас разговаривать с кем-то, у кого было хорошее настроение.